Канны-2023: рецензия на фильм «Химера» — печальную сказку об утраченной любви от Аличе Рорвахер

Тонкое кружево волшебных чувств, которое незаслуженно проигнорировало жюри Каннского кинофестиваля (но не мы!).

«Простите, но вы не досмотрите этот сон», — извиняется контролер в поезде перед потрепанным синьором в белом льняном костюме (таком же потрепанном, как и сам молодой человек). Артуру (хрупкий душой Джош О’Коннор) снилась любовь, которая больше не живет на свете: светловолосая девушка в красном распускала длинную нить шерстяного подола. После невосполнимой потери Артур стал чувствительнее к миру мертвых — словно радар, печальный мужчина ищет врата к возлюбленной, а находит захороненные сокровища. Расхитители гробниц этрусков продают ценности, а Артур мечтает обменять дар видеть почву насквозь на билет в объятия, которые разомкнулись.

Джош О’Коннор в роли Артура на кадре из фильма «Химера»

Аличе Рорвахер — итальянская прядильщица магического реализма: в кружеве обыкновенного волшебства кинематографистки переплетаются тонкие наблюдения, витиеватые вымыслы, трепетные чувства и невыносимая искренность бытия, на которую больно смотреть — как на солнечный свет. Артур — и Орфей, и Пиноккио, и кучерявый волшебник, и простой смертный, и немножко бессмертный: он бродит, укутанный в одеяло сновидений, с лозой-рогаткой, пытаясь вспороть брюхо земли. Нажива проводника вряд ли интересует: молодой человек не меняет костюм и спит на досках, изредка навещает бабушку не по крови, но по любви (Изабелла Росселлини). Итальянские 80-е в кадре дышат полной грудью, превращая кислород в мерцающую дымку сумасшедшей витальности, по уши влюбленной в вечность. Вечность, которую можно потрогать руками, сжать в ладони и убрать в карман, чтобы носить с собой или продать на базаре ценностей. 

Джош О’Коннор в роли Артура на кадре из фильма «Химера»

Аличе с озорным прищуром то и дело меняет формат кадра, качество пленки, дурачится и проникновенно смотрит прямо в глаза, боясь отвести взгляд, чтобы не упустить самое важное. В кадре узнается все то и все те, кого хочется узнать: хоть Федерико Феллини, хоть Карло Коллоди, хоть мифы и легенды Древней Греции, хоть мраморные скулы безымянных скульптур. Италия — не только мать вечных городов, но и девушка в пышной юбке (Карол Дуарте), которая умеет проникновенно петь и красиво смущаться, стоит робкой улыбке коснуться губ Артура. Рождается рифма, удивительная в мимолетной красоте (не)совпадения: Дуарте сыграла Эвридику в оде сестринству Карима Айнуза «Невидимая жизнь Эвридики», а теперь уступает аллегоричное платье мифической особы, которая скрылась в царстве теней.

Джош О’Коннор и Аличе Рорвахер на съемках фильма «Химера»

Италия-девушка хочет взаимно влюбиться, танцевать на пляже и не беспокоить мертвых, Италия-государство хочет то ли навсегда расстаться, то ли глубже закопать свои тайны. Вся страна будто и есть одна большая гробница с сокровищами, холодная колыбель замершего величия: Италия веками пеленает утраты — одну за другой. Рорвахер созерцает роман жизни и смерти, прошлого и будущего: стремительный и отрывочный, страстный и непостоянный. Мимо руин истории проносятся балаганом «циркачи-трубадуры» (а на самом деле обычные воры) на тракторе, статуи теряют головы, но прочно держатся когтями за пьедестал: Аличе нежно любит своих сирот, чумазых и бесприютных, каждый второй — кот Базилио, каждая третья — лиса Алиса. Будто незваные гости на бесконечном карнавале бытия: жизнь с грязными пятками, смерть с чистыми помыслами.

«Химера» — фильм-секрет, который кинематографистка тихонько шепчет на ушко, прикрывая рот рукой: полотно образное, созерцательное, вольное в своих фантазиях. Впервые каннское жюри оставило режиссерку без комплиментов в золоте или бронзе, не дав картине наград: «Счастливый Лазарь» на фестивале был отмечен за сценарий, «Чудеса» получили Гран-при жюри. Меж тем Рорвахер представила одну из немногих картин смотра, где царит абсолютная любовь. Химера — и монстр, сросшийся из обломков культур и цивилизаций Апеннинского полуострова, и сладкая греза о девушке-сновидении, которая однажды обязательно сбудется, и застывшее чудо непостижимости времени. Аличе Рорвахер раскрывает нежное сердце и умывает щеки солеными слезами: «простите, но вы не досмотрите этот сон», потому что он снится сеньору в потрепанном пиджаке.