Возможно, самая неточная экранизация, претендовавшая на «Оскар» за «лучший адаптированный сценарий».
У Чарли Кауфмана творческий кризис: нонфикшн про орхидеи не хочет превращаться в сценарий, зато сам сценарист превращается в героя своего фильма. Странная штука жизнь. Как газ. Заполняет любой предоставленный ей объем. Книга Сьюзан Орлин, по которой главный герой пишет злополучный сценарий, выросла из статьи в “New Yorker”, но до фильма дорасти никак не может. Хорошая вещь, но с какой стороны ни напирай – пусто: герои вроде есть, орхидеи, а сюжет гдето за бортом остался невостребованный. Какое здесь кино?
Ни единой странички не выдавишь, пока жизнь все сама не расставит по местам: тогда и сюжет проклюнется, и мотивы проступят, и поступки свершатся. Наградив героя собственным именем и взяв в напарники выдуманного брата-сценариста Дональда, знаменитый эксцентрик Чарли Кауфман совершил уникальный прыжок с переворотом: умудрился склеить неприглядную реальность с чистейшим вымыслом. Интеллектуалку Орлин заставил нюхать мистический зеленый порошок, съемки «Быть Джоном Малковичем» закончил стрельбой на южных болотах, а себя самого превратил в самоуверенного пухляка, творящего историю про маньяка по шаблонам сценарного гуру Роберта Макки.
Вместе со Спайком Джонзом, который, кажется (но это только кажется), изо всех сил уклонялся от исполнения режиссерских обязанностей, Кауфман рассказал, по меньшей мере, три истории: одна все-таки про орхидеи, другая про творческий кризис, третья про то, что искусство существует помимо автора. Ни одна из них не является центральной. Сюжет, как и в книге про орхидеи, остается за бортом.
Саморегулируемый повествовательный поток выносит героев в реальный мир, где они работают, живут, пишут. Это вам не купированный мирок посетителя головы Джона Малковича: стерта последняя граница – экран. Кино словно рассыпается, но при этом не перестает существовать, продолжаясь даже после окончания титров.