Мы должны быть осторожны с воспоминаниями: Интервью с Йосом Стеллингом

Накануне выхода в прокат интернациональной драмы «Девушка и смерть» Film.ru поговорил с режиссером картины Йосом Стеллингом.

Ваш новый фильм сделан как воспоминания. А с вами такое часто бывает, что вы возвращаетесь в какое-то место и вас охватывают воспоминания? Вы вообще сентиментальный человек?

Да, месяц назад я встретил свою первую любовь. Сорок лет спустя. И она говорит мне: «Эй, Йос, мы знакомы!» Я смотрю на нее – она выглядит как моя мать – и это разрушает мои воспоминания, ведь я помнил ее красивой девочкой из прошлого. И я понял, что мы должны быть осторожны с воспоминаниями, мы должны их сохранять живыми для себя. 

А почему вы решили в фильме ввести эту систему воспоминаний?

Во-первых, мне кажется, единственное, что дает ощущение жизни – это создание воспоминаний. Прекрасных воспоминаний. А во-вторых, больше ни в одном виде искусства нельзя так играть со временем, как в кино.

В ваших фильмах очень важен цвет…

Все важно, цвет в том числе. А еще музыка, камера… Свет очень важен!

Согласна, но все-таки спрошу про цвет. Почти в каждом фильме у вас среди нейтральных тонов появляется этот ярко-красный цвет: красная помада, ягоды, напиток. У этого есть какая-то предыстория, красный значит что-то определенное?

Нет. Я просто иногда ворую из своих же фильмов. 

Это из «Стрелочника», да?

Совершенно верно. И финал, когда Маковецкий лежит на кровати, – это финал «Стрелочника». И красный цвет, конечно, – любимый цвет стрелочника был красный. Даже актер… Вы помните, кто играет портье в отеле в «Девушке и смерти»? Мне нравится делать такие вещи: это создание нового фильма из того же материала.

Говоря о красной помаде, у вас такие яркие женские образы…

Имеете в виду, женщины гораздо сильнее мужчин?

Ну они в каком-то смысле их собой затмевают.

Да, но это они делают, я тут ничего поделать не могу.

А есть какие-то женщины, актрисы, например, на которых вы ориентируетесь при создании женских образов?

Да, актрисы, в которых есть загадка. Такие, как Грета Гарбо. Сильвиа Хукс – из тех актрис, у которых есть какая-то загадка в лице. Ее лицо – своего рода маска. И все пытаются понять, о чем она думает. А потом вдруг маска рушится, и все видят, что она плачет. Но мне нравится загадочная часть. В женщине должна быть загадка, о которой все будут думать.

Вы в последнее время очень сблизились с русской культурой. Что вас в ней больше всего привлекает и вдохновляет?

Это хороший вопрос, но в то же время – странный. Я согласен, многие на Западе ориентируются на США и Англию. Но период с конца XIX века по начало XX в русской культуре дал большое количество великих людей. И то, что они делали, так грандиозно, что хочется этим воспользоваться. Я ничего не краду, я вдохновляюсь. Я снимаю фильм не по Чехову, хотя в будущем все возможно, но я хочу, чтобы в картине было его ощущение меланхолии. И, конечно, его ирония. А еще я люблю музыку: Шостаковича, Чайковского, Мусоргского – они дают мне массу вдохновения. И все это мне дает такое чувство… Я люблю спрашивать у своих нидерландских знакомых, почему у них нет этого чувства. Я этого не понимаю, и это не моя проблема, это их проблема. Хотя, если честно, Чехов в Нидерландах очень популярен, особенно в театре. 

Расскажите, как вы пришли к такому соединению культур в новом фильме: вы собрали русскую, французскую, немецкую и голландскую культуры…

Это такое европейское кино – в хорошем смысле. Я использовал русский язык для создания меланхолии. Когда русские попадают за границу, они все время хотят вернуться домой. Они все время собираются вместе и разговаривают только о России. И я это использовал. Французский – скорее язык любви. Элиза говорит с Николаем на языке любви. А немецкий язык – это язык прагматизма, на нем обсуждаются дела бизнеса, отеля, денег. 

Вы много внимания уделяете созданию персонажей?

Нет, персонажи – это совсем не главное. Важно пространство между персонажами. Страсть, месть, надежда, любовь. Персонажи – всего-навсего часть языка жестов. Поэтому я использую архетипы. Красивая девушка, красивый молодой человек, злой граф и женщина-змея, Танатос. Отель – это такая метафора жизни: люди приезжают, люди уезжают. Мне нравится делать видимыми чувства, а не показывать актеров. Когда вы хотите увидеть актерскую игру, вы идете в театр. А язык кино – это музыка, игра света, операторская работа. Поэтому мне нужны такие актеры, как Маковецкий, которые понимают, как это работает. А Маковецкий точно знает правила игры. Плакать должна публика, а не актеры. Вот что я люблю, вот в чем суть кино. 

Вы хотите сказать, что для вас история, сюжет не очень важны?

Нет, это совсем не так важно. Это как опера. Я был в Москве около двадцати лет назад. Я был в жюри Московского кинофестиваля вместе с известным китайским режиссером Чжаном Имоу. У меня был день рождения, и он спросил, что мне подарить. Я попросил в качестве подарка поговорить с ним пару часов. Это был самый важный разговор о кинематографе в моей жизни. Он говорил о связи между оперой и кино. И он сказал: «История – это просто либретто для твоих арий. Запоминают арии, а не историю». Для меня это ключ к созданию кино. Историю можно рассказать за 15 минут. Истории – это для американцев. Все любовные истории одинаковы: они хотят получить друг друга, но не могут. Всегда одно и то же.