Почему корейское кино быстро набирает популярность во всем мире

2019-й — год оглушительного триумфа корейского кино. Страна, чьи фильмы до этого ни разу не побеждали в Каннах и не номинировались на «Оскар» (даже на «лучшее иностранное кино»), разом закрыла эти гештальты — спасибо прекрасным «Паразитам» — и ударной волной прошлась по прочим фестивалям и премиям: третье место в Торонто, три номинации на «Золотой глобус», приз за лучший актёрский ансамбль от Гильдии актёров. Последний, кстати, считается одним из ключевых факторов для победы на главной номинации «Оскара». Если это случится, «Паразиты» станут первой иностранной картиной в истории, взявшей «лучший фильм».

Вспышка интереса к их национальной кинематографии добралась и до России: на этой неделе в прокат повторно выйдет легендарный «Олдбой», на прошлой уже релизнулся «Сквозь снег». Что симптоматично, фильм аж шестилетней давности, который на момент выхода — несмотря на громкие американские имена в касте и потрясающую критику — никто в РФ прокатывать не стал. Видимо, тогда в его успех наши компании попросту не поверили — слишком он странный, слишком заметен в нём азиатский вайб.

Что же изменилось? Неужели только с выходом «Паразитов» корейское кино наконец вышло из андерграунда? Да, в общем-то, нет: «Олдбоя» называли новой классикой ещё десять лет назад, «Объединённая зона безопасности» того же Пак Чхан-ука и «Воспоминания об убийстве» Пон Джун-хо — частые гости во всевозможных топах «лучших фильмов XXI века»; «Человека из ниоткуда» нередко называют одним из лучших экшен-фильмов 2010-х, «Вопль» — постоянный участник подобных списков для хоррор-картин.

На самом деле корейская кинематография ещё с начала века заявила о себе как о поставщике, наверное, лучших жанровых картин современности — триллеров, детективов, жестоких хорроров. Они заняли ту нишу, что совершенно потерял Голливуд, — нишу среднебюджетного кино, о потере которого плачут Мартин Скорсезе и Терри Гиллиам, справедливо сваливая всё на диснеевские блокбастеры.

И «Паразиты» в этом контексте выглядят не каким-то кардинально новым поворотом для корейского кино — скорее логичным итогом всех национальных кинематографических достижений. Они не настолько лучше (или вообще не лучше) «Олдбоя» и точно не пронзительнее «Воспоминаний об убийстве» (лучший фильм Пон Джун-хо), но это удивительно точное, универсальное и безошибочно сделанное кино. Именно такое, какое и нужно было корейцем, чтобы «втянуть» даже самых невосприимчивых к другим ментальностям зрителей.

А ведь в ментальности во многом и лежит секрет успеха корейцев. Жанровое кино всегда связано с обострёнными, крайними эмоциями, которым уже нет места в плюшевом Голливуде. В пуританской Америке слишком сильны внутренние табу режиссёров (да и зрителей, если уж на то пошло), и любое отхождение от этих табу там воспринимается как намеренный акт протеста — за это ругали и раннего Тарантино, и, например, «Таксиста» Скорсезе, фильмы по нынешним меркам не очень-то кровожадные. Правда в том, что протестом это чаще всего и является: гиперболизированное насилие, как и, например, вспышки внезапной эксцентрики, в Голливуде почти никогда не выглядят органичными. Это некая надстройка, на которую — и режиссёр этого очень хочет — зритель обязан обратить внимание.

С корейцами всё иначе. У них как будто отсутствует этот внутренний барьер — их отношение к темам вроде жестокости, секса, всяческим перверсиям или каким-нибудь совсем крайним вещам вроде инцеста гораздо проще. Даже вполне мейнстримный «Олдбой», если так посмотреть, — кино очень нездоровое: тут и всё тот же инцест как главный рычаг сюжета, лизание ботинок, отрезание языков, пытки, мучения, суицид, гроб, гроб, кладбище, в общем, целый паноптикум извращений. Очевидно позаимствованные у Запада жанровые тропы в корейском кино объединяются с чисто азиатской остервенелостью — так рождается удивительный сплав в историях, движущихся по понятным европейскому зрителю маршрутам, но с совершенно не свойственной западному кино интонацией и избыточностью.

Те же «Паразиты», до поры до времени существующие почти как ситуационная комедия, в середине внезапно сворачивают чуть ли не к оголтелому трэшу. Об этой резкой смене жанров пишут все западные журналисты, но — вот в чём дело — сам режиссёр Пон Джун-хо не считает, что у него вообще есть какой-либо сдвиг в интонации. То, что мы воспринимаем как холодно рассчитанный драматургический шаг, для него было абсолютно естественным развитием истории.

Корейцы не боятся крайностей, в том числе эмоциональных. И потому гораздо лучше работают на контрастах — даже в самых пронзительных и глубоко трагичных историях вроде «Воспоминаний об убийстве» у них всегда есть место для юмора, и наоборот. В этом они немного похожи на японцев, но те слишком, что ли, расисты, чтобы так близко принимать жанровые лекала гайдзинов. И потому их кино для неподготовленного европейского зрителя часто может выглядеть невыносимо.

Корейская же кинематография — идеальный симбиоз двух культур: достаточно колоритная, чтобы отличаться от мейнстрима и предлагать новый взгляд на устаканившиеся клише; но в то же время не настолько одиозная, чтобы её своеобразность стала отталкивающей.