Интервью с режиссером, продюсером и соавтором сценария «Заклятия 2» Джеймсом Ваном

В первом «Заклятии» действие развивалось в американском штате Род-Айленд. Во втором фильме события переносятся в Энфилд, район на севере Лондона. Вы не хотели, чтобы картины внешне напоминали друг друга?

Да, конечно. Я потому и согласился снимать сиквел, что знал, что он не будет копией первого фильма. Лондон 1970-х сильно отличается и от Род-Айленда того времени, и от современного Лондона. Даже если бы я пытался на новом месте повторить первую картину, это было бы невозможно. Место действия сильно влияет на стиль постановки.

Мы слышали, что перед началом съемок декорации «Заклятия 2» освятил священник. Чья это была идея?

Не знаю, кто его пригласил, но это была отличная идея. Съемки прошли без сучка и задоринки. Насколько мне известно, не было никаких неприятных сверхъестественных инцидентов.

Кое-что, правда, все же случилось. У Патрика Уилсона, нашего ведущего актера, есть видео, которое ночью, после завершения съемок, снял один из членов группы. У нас на площадке был натянут большой кусок полотна, и на видео видно, как он развевается. Хотя его никто не трогает, а вокруг нет никаких сквозняков и никакого ветра. Все двери закрыты, кондиционеры и вентиляторы выключены, по площадке никто не ходит. А полотно развевается. Чудеса, да и только!

Патрик и Вера отлично сыгрались. Что вы в них разглядели, когда во время съемок первого фильма пригласили их на роли Эда и Лоррейн Уоррен?

Я всегда восхищался Верой Фармигой и хотел с ней поработать. Кажется, я впервые ее увидел в фильме «Беги без оглядки» с Полом Уокером. Мне она тогда очень понравилась, и я стал следить за ее карьерой. И мне она нравилась во всех ее последующих ролях. Мне нравится и ее внешность, и ее талант. Когда я искал актрису на роль Лоррейн Уоррен – женщины, которая контактирует с потусторонним миром, – я решил, что Вера Фармига отлично подойдет для этого образа. В ней уже есть что-то от иного мира. Поэтому я был очень рад, что она загорелась этой ролью, когда мы связались с ней и рассказали о нашем проекте.

Я еще больше обрадовался, когда узнал, что она знакома с Патриком. Вера дебютировала как режиссер с фильмом «Небо и земля», где сыграла жена Патрика Дагмара Доминчик. Так что тогда она познакомилась с Патриком. Ну, а я сам к тому времени уже снял Патрика в «Астрале». Я его обожаю. Он – отличный актер. И женщинам он нравится – не знаю, почему. (Смеется.) По-моему, он мог бы играть главные роли в блокбастерах, и он зря теряет время в фильмах вроде нашего. (Смеется.)

В итоге мы наняли их обоих, и они отлично поладили. Думаю, это потому, что они одного возраста и у них много схожего. В частности, они оба обожают свои семьи. Патрик – любящий отец и муж, а Вера – любящая мать и жена. Именно таких актеров я хотел видеть в роли Уорренов, которые столько лет проработали и прожили вместе.

Вы создаете эти фильмы, тесно общаясь с реальной Лоррейн Уоррен. Она рассказывает вам что-то такое, что вы стараетесь включать в свои картины?

Да. Но не столько по поводу конкретных паранормальных расследований, сколько по поводу ее отношений с Эдом. Я обожаю слушать ее рассказы об их романтической жизни. Я всегда говорю, что, даже если вы не верите, будто эти люди сталкивались с необъяснимыми явлениями, вы не можете не признать, что они очень интересные персонажи с кинематографической точки зрения.

Во втором фильме для меня было очень важно вывести любовь Эда и Лоррейн на первый план. Поэтому в промежутке между съемками первой и второй картин я в основном расспрашивал Лоррейн о ней и об Эде. Она немного постарела со времени съемок первого фильма, и память у нее стала хуже, но она все еще многое может припомнить о своей семейной жизни. О том, как Эд что-то делал и чего-то не делал. Мне все это было очень интересно.

Обе ваши картины рассказывают не только об Уорренах, но и о матерях, чьи семьи становятся жертвами злых духов. Как вы подбирали актрис на эти роли?

Это прежде всего заслуга моего директора по кастингу Энн МакКарти. Она особенно хорошо подбирает ребят на детские роли. Но она также очень помогла мне с приглашением Лили Тейлор, которая играла в первом фильме. Мне уже давно нравятся работы Лили, и нам очень повезло, что мы смогли с ней договориться. Она так мощно сыграла, что после съемок я подумал: «Нам будет нелегко найти кого-то вроде нее для сиквела».

К счастью, во время кастинга второго фильма всплыло имя Фрэнсис О’Коннор. И я сразу сказал: «Давайте пригласим Фрэнсис». Мы с ней земляки, она тоже выросла в Австралии, и я со студенческой скамьи знаю ее работы. Я давно хотел с ней поработать, и это была отличная возможность, которую нельзя было упустить. К счастью, она очень хотела у нас сыграть. Ей очень понравился первый фильм.

Играя Пегги, нужно было изобразить сильную женщину в трудной жизненной ситуации. У нее большие проблемы еще до появления злых духов. Она с семьей живет в доме для бедняков, у нее нет денег, чтобы обеспечить детей всем необходимым. Фрэнсис, как настоящая драматическая актриса, старалась передать все это в своей игре. Поэтому она тщательно изучала обстоятельства жизни Пегги Ходжсон и Лондон того времени. Но, конечно, она не хотела просто воссоздать реального человека. Фрэнсис хотела привнести в образ что-то уникально свое. Поэтому это была очень тонкая актерская работа – на грани между реальной Пегги и нравом Фрэнсис.

Что вы можете сказать о доме Ходжсонов? Он выглядит весьма пугающе…

Да, так и хочется пройтись там с хлоркой! (Смеется.) Когда мы писали сценарий, мы общались с людьми, которые имели отношение к этой истории. Одним из них был фотограф Грэм Моррис. Он снимал все, что происходило в этом доме, и он был скептиком из скептиков. Он не верил ни в бога, ни в духов. В дальнейшем он стал знаменитым фотографом крикета. Его очень уважают в британской журналистской и фотографической среде.

Грэм Моррис рассказал нам, что дом выглядел так, как будто он вот-вот развалится. Обои отклеивались от стен. Это была очень бедная семья, у них не было денег даже на простейший ремонт. Моррис как-то сказал: «Я не мог поверить, что есть люди, которые живут в таких условиях». А еще он сказал: «Я не верю ни во что сверхъестественное, но я не могу объяснить многое из того, что я там видел».

Он говорит, что видел, как вещи движутся сами по себе. Однажды из гостиной вылетел блок LEGO и оцарапал ему лицо. Когда Моррис заглянул в комнату, там никого не было. А комнаты там были такие маленькие, что даже ребенку было негде спрятаться. По словам Морриса, самые странные события начинались тогда, когда поблизости была Дженет. Мне кажется, Моррису можно верить.

Когда мы создавали декорации этого дома, я стремился как можно точнее воспроизвести то, что нам описывали свидетели. Для меня было важно, что это совершенно иной дом, чем был в первом фильме. Там действие развивалось на ферме, вдали от цивилизации. Это был огромный фермерский дом, и в нем было достаточно места и для людей, и для всяческих ужасов.

В сиквеле же все ровно наоборот. Там дом стоит посреди оживленного района на окраине Лондона, и вокруг него ходят толпы людей. Честно говоря, это очень скучное здание, и этим оно меня и привлекло. Это не обычный дом с привидениями. Не поместье на болотах и не готический замок. Это банальное общественное жилье для бедняков. И было очень интересно попытаться сделать его по-настоящему жутким.

Фильм основан на реальных событиях, но это не документальное кино. Сколько в нем вымысла?

Да, конечно, это не документальный фильм! (Смеется.) Это не объективная попытка разобраться в случившемся. Это субъективное кино, основанное на воспоминаниях реальных людей. Я старался передать то, что они рассказывали о случившемся, а не поймать их на каких-то нестыковках и вывести на чистую воду. Я точно так же работал над первым фильмом. С другой стороны, для меня было важно снять кино, пугающее меня самого – то есть хотя бы отчасти основанное на моих собственных страхах. В результате получилась моя фантазия, но основанная на подлинных воспоминаниях и реальных людях. Наш фильм как дерево. Его корни и ствол – это то, что мы знаем о случившемся. А ветви и листья – это наш художественный вымысел. Я никогда не позволял себе слишком далеко отходить от ствола, чтобы не потерять связь с сутью реально случившегося.

Вы добились успеха не только в создании хорроров, но вы явно очень любите этот жанр, и у вас с ним особая связь. Расскажите, что сделало вас режиссером фильмов ужасов?

До того как начать снимать хорроры, я обожал их как зритель. Я впервые увидел «Полтергейст» и «Челюсти», когда был еще маленьким, и они очень сильно меня напугали. Благодаря «Полтергейсту» я до сих пор побаиваюсь странных кукол, и поэтому они периодически появляются в моих фильмах. Это все из-за Стивена Спилберга и Тоуба Хупера. «Челюсти» же привили мне страх перед водной стихией – чужим миром, где нам отовсюду может грозить опасность. Благодаря двум этим картинам я понял, как выстраивать напряженное повествование.

Также я однажды прочитал статью Сэма Рейми о том, что хоррор отлично подходит для начинающего кинематографиста, поскольку он не требует больших расходов. Можно снять очень страшное кино с очень маленьким бюджетом. Так что я увлекся созданием хорроров отчасти из любви к жанру, а отчасти из прагматических соображений.

Главным же для меня было то, что хоррор – самый режиссерский жанр. То, как ты хочешь напугать зрителей, определяет все – игру актеров, монтаж звука, работу камеры, установку света. Так что съемки хоррора были для меня лучшим способом показать все, на что я способен. А так как мой первый хоррор был очень успешным, то в Голливуде решили, что это мой коронный жанр. И теперь мне не так-то просто находить другую работу.

После стольких фильмов ужасов вы хоть чего-нибудь боитесь?

В кино или в реальной жизни?

И там, и там, если можно.

Мне повезло. Когда я смотрю чужие фильмы, я могу заглушить в себе режиссера и просто наслаждаться кино. Поэтому чужие хорроры меня как зрителя все еще пугают. Но вообще я больше боюсь того, что творится в реальном мире. (Смеется.) У нас скоро выборы – вот что по-настоящему страшно!