"Робин Гуд" Ридли Скотта, открывающий в этом году Каннский кинофестиваль, рассказывает предысторию знаменитого разбойника, которая и привела того в Шервудский лес.
Король Ричард Львиное Сердце возвращается из Крестового похода через Францию, подкармливаясь грабежами местных замков. Один из таких налетов оказался для короля фатальным – получив стрелу, монарх отдал концы, освободив таким образом лучника своей армии Робина Лонгстрайта (Рассел Кроу) и его друзей от всех обязательств, и приятели дезертируют в сторону дома, гадая – как бы им пересечь Ла-Манш. Тут очень кстати приходится заговор французского короля, не ведающего о смерти Ричарда – стычка в лесу между предателями Англии, отрядом рыцарей, везущих домой корону почившего государя и дезертирами Робина приводит к тому, что Робин возвращается домой с ричардовой короной и в обличье рыцаря, присвоив себе титул ноттингемского барона Робина Локсли, павшего в бою. Отец настоящего Локсли (Макс фон Зюдов) признает самозванца – времена смутные, мужчина в доме не помешает. То же придется сделать и вдове (Кейт Бланшетт). То же придется сделать Англии, когда, ведомые предателями, подойдут корабли французского флота вторжения.
Слыша первую за фильм шутку ("- Ваш муж был могучим. – Не особенно. Но нежным. – Хм… я имел ввиду могучим воином. – А…. Да! Воином… Конечно! Могучим воином") почти подпрыгиваешь в кресле от испуга. Ридли Скотт так последовательно отказывается от всего человеческого, что даже юмор начинает нервировать – как будто пошутило безоткатное орудие. По счастью, шуток в фильме мало и Скотт движется по широкому проспекту биографии Робина Гуда с неотвратимостью и величественностью танкового парада. Если чрезмерность, скажем, Эммериха, говорит о почти апокалиптической раздражительности, а чрезмерность Михалкова – об апокалиптическом же тщеславии, то два часа тридцать минут "Робина Гуда" – лишь о достойном восхищения, сосредоточенном и бескорыстном желании сделать вот такую вот громадную штуковину, с полноразмерным штурмом крепостей, морским десантом и подробной рутиной жития героя. Кажется, из подобных чувств люди ставят рекорды для "Гиннеса".
Надо признать, что все у него получилось и ничего не остается, как стоять на обочине и приветственно махать флажком. Каждый тут – неприступная Бланшетт, фон Зюдов декаденствующий злодей-предатель Макс Стронг и охочие до устриц французы – истовый пролетариат, кующий скоттову броню. И даже когда дети-беспризорники верхом на пони бросаются разить оккупантов, испытываешь не естественное в подобных обстоятельствах чувство неловкости, а уважение – все для фронта, все для победы.
Эта сосредоточенная оголтелость Ридли Скотта, заставляющая его упрямо преодолевать банальность – размером, останется, вероятно, одной из важных киноведческих загадок нулевых. Такое чувство, что он настойчиво пытается нам что-то этим сказать, смиренно отказавшись от авторского взгляда и приняв стомиллионные бюджеты как своего рода епитимью. Кажется, из этих же чувств он позволил переработать оригинальный сценарий, в котором шериф Ноттингемский был другом короля Ричарда и вообще большой умницей и хорошим следователем, кем-то вроде Джонни Деппа из "Сонной лощины", а Робин – напротив, фигурой довольно неоднозначной.
Ответить не рискнем – может быть, личное и авторское кажется Ридли Скотту уже слишком мелким. Но странно понимать, что уже через час невозможно вспомнить ни единой сцены из фильма, на котором отлично провел больше двух часов.