Байопик об отношениях писателя Томаса Вулфа и его редактора Максвелла Перкинса, который интересен лишь в сценах обсуждения правок
В конце 1920-х начинающий американский писатель Томас Вулф (Джуд Лоу) приносит в нью-йоркское издательство Charles Scribner's Sons 1000-страничную рукопись своего первого романа. К этому времени книгу уже отвергли прочие крупные издательства, но знаменитый редактор Максвелл Перкинс (Колин Ферт) находит в сочинении толк. После долгой совместной работы Вулф и Перкинс сокращают роман вдвое, и его удается издать под названием «Взгляни на дом свой, ангел». Когда книга становится бестселлером, окрыленный автор сочиняет 5000 страниц своего второго романа «О времени и о реке», и Перкинс вновь берется за красный карандаш. Но чем известнее становится Вулф благодаря сотрудничеству с мэтром редактуры, тем сильнее писателю хочется доказать, что он самостоятельный творец, а не креатура Перкинса.
Насколько значим Томас Вулф? Ответить на этот вопрос непросто. Когда он скончался в 1938 году в возрасте 38 лет, о нем писали как о величайшем американском авторе своего поколения. Однако с годами уважение к Вулфу ослабло, и сейчас его редко включают даже в сборники-хрестоматии, в то время как его современников Фрэнсиса Скотта Фицджеральда и Эрнеста Хемингуэя (тоже клиентов Перкинса и персонажей «Гения») проходят в школах и периодически экранизируют.
С одной стороны, это плюс для байопика Майкла Грандаджа – заслуженного британского театрального режиссера, который с «Гением» дебютирует в кино, – поскольку у Вулфа нет преданных поклонников, готовых утопить картину за нелестное изображение писателя. С другой стороны, кого может увлечь копание в грязном белье полузабытого сочинителя, пространные и вязкие романы которого сейчас не вызывают энтузиазма даже у историков словесности? Вот если бы «Гений» раскрывал тайны Стивена Кинга, был бы совсем другой разговор…
Тем не менее в «Гении» есть занимательное зерно – по крайней мере, с точки зрения зрителей, которым доводилось бывать авторами или редакторами (не обязательно рукописей в тысячи страниц). После своего знакомства и первоначальной притирки Вулф и Перкинс проводят середину фильма, обсуждая правки «О времени и о реке», и эти сугубо профессиональные разговорные сцены оказываются страстными, умными, тонкими и неоднозначными.
Хотя лента стоит на стороне Перкинса, сам редактор в определенный момент замечает, что не уверен, улучшают ли книгу его сокращения. И действительно, кто сказал, что у Толстого было право на четыре тома «Войны и мира», а у Вулфа такого права не было? Сейчас, кстати, есть ученые, которые полагают, что первая рукопись «Взгляни на дом свой, ангел» была лучше, чем опубликованная книга. Выплеснули ли Перкинс и Вулф ребенка вместе с водой, отказавшись от многочисленных авторских отступлений? Были ли выброшенные страницы чистой графоманией или они превратили бы романы Вулфа в книги на все времена? Это сложные и интересные проблемы, которые касаются далеко не только наследия Вулфа.
К сожалению, обрамление «редакторских» сцен картины – пустая трата времени. Фильм рассказывает старую как мир историю об одаренном, но донельзя эгоистичном гордеце, который предает тех, кто дал ему путевку в жизнь. Лента не может ничего добавить к этому традиционному сюжету. Напротив, она многое отнимает, поскольку предательство Вулфа не разрушает ни жизнь преуспевающего редактора Перкинса, у которого были замечательные подопечные и до, и после автора «О времени и о реке», ни жизнь любовницы писателя – склонной к театральности, но сильной и самостоятельной женщины по имени Эйлин Бернштейн (Николь Кидман), которая опекала Вулфа, когда тот писал «Взгляни на дом свой, ангел». Неспособность автора сильно навредить близким снижает градус повествования и превращает человеческую драму в плоский урок литературной истории.
Как картина ни бьется, она не может сказать зрителям ничего больше, чем «Томас Вулф был неприятным типом – экзальтированным и слабовольным хамом с минимумом моральных принципов». Напротив, Перкинс предстает средоточием мужских добродетелей, от трудолюбия до истой верности жене и семье. Честно говоря, не верится, что человек на такой ответственной должности не был хоть немного ею развращен. Не прибавляют ничего заслуживающего внимания и несколько сцен с участием Фицджеральда и Хемингуэя. Разве что они подчеркивают низость Вулфа на фоне его куда более достойных современников.
Стоит ли смотреть «Гения» ради актерской игры? Нет – Ферт привычно играет застегнутого на все пуговицы джентльмена, а Лоу откровенно перебарщивает в роли почти карикатурного гиперэнергичного писателя, которому проще написать 50 новых страниц, чем выбросить одну неудачную.
Что до художников и декораторов фильма, то они убедительно воссоздали несколько кварталов старого Нью-Йорка, но не передали блеск и сияние мегаполиса, который даже во времена Великой депрессии затягивал провинциалов вроде Вулфа в свой водоворот. В «Гении» Нью-Йорк предстает мрачным местом, где жизнь теплится лишь в джаз-клубе для темнокожих, куда однажды Вулф затягивает Перкинса, чтобы показать музыкальные истоки своего литературного стиля. Сцена эта, кстати, бойкая, но пошлая и неправдоподобная. Вряд ли редактор, который работал с цветом «джазового поколения» и растил пятерых дочерей, не был в начале 1930-х знаком с джазом. Другое дело, любил он его или нет. Но разбираться в джазе он был обязан.
В общем, дебют у Грандаджа вышел сомнительным, и «Гений» не особенно хорош даже как кино не для всех. В нем есть сильные и удачные сцены, но их слишком мало, чтобы поставить ленте высокую оценку. Хотя, как уже говорилось, профессиональных редакторов и авторов кое-что в фильме все же может увлечь и заставить задуматься.
С 7 июля в кино.