Блестящая инсценировка классического сюжета.
Экранизация Софокла о предначертанной судьбе Эдипа: тот по незнанию убил своего отца и женился на собственной матери, а потом, все осознав, придумал себе страшную кару. Италия времен Муссолини. Юный офицер приезжает домой, где его ждет жена с маленьким ребенком. Молодой человек с отчаянной злобой смотрит на сына. Следуют титры: «Ты здесь для того, чтобы занять мое место в этом мире, отбросить меня назад в ничто и украсть у меня все, чем я владею. И первое, что ты у меня похитишь, будет она – женщина, которую я люблю. Ты уже крадешь у меня ее любовь!»
Зафиксировав этот гневный взгляд и мысли, Пазолини переносится в древние Фивы, которые не похожи ни на один город, появлявшийся до «Царя Эдипа» на экране и принадлежат скорее пространству снов. Это безжизненные руины в безнадежной, безводной местности. Эдип в исполнении Франко Читти бродит по своему сну, дыша какой-то странной свободой (режиссер освободил его от груза интеллекта). Он убивает встречного просто за то, что он бросил на него высокомерный взгляд. Следом он с той же легкостью уничтожает Сфинкс, парализующий своим присутствием целый город.
Получив, как победитель Страха, собственную мать Иокасту и нарожав с ней кучу детей, он начнет постепенно докапываться до правды, игнорируя все ее утешения: «Ну зачем тебе знать, кто ты? Почему тебя так пугает мысль, что ты делишь ложе с матерью? Все мальчики видят во снах такое». Набоков однажды сказал, что драматургические достижения Шекспира отступают далеко на второй план в сравнении с его языковой тканью. Что-то подобное можно сказать и про Пазолини, одного из подлинных поэтов кинематографа.
Он не столько «интерпретировал» миф об Эдипе, сколько перебрал его и пересоздал на экране, словно спектакль, зачастую лишенный логики, но завораживающий и полный гипнотических образов. Потом Пазолини создаст еще несколько сновидческих фильмов о прошлом, экранизировав «Медею», «Декамерона», «Кентерберийские рассказы» и сказки 1001 ночи.