Рецензия на фильм «Живи и помни»

Если верить Александру Прошкину и его фильму «Живи и помни» (2008), то дата смерти русской деревни – 9 мая 1945 года. Мужчины в деревню не вернулись – остались только дурачки, инвалиды и хитрецы. Остались женщины, обезумевшие от горя, нужды и непосильной работы. Осталась новая жизнь, смысла в которой уже, в общем, не было. Деревня, которая пережила коллективизацию и раскулачивание, была сожрана войной (а не бухлом и телевизором, как считают некоторые другие исследователи проблемы).

Впрочем, не обязательно погибнуть на войне, чтобы стать мертвецом. Можно сломаться, как Андрей Гуськов, которого играет Михаил Евланов. Справный солдат, воевавший в разведке, кавалер медалей и, кажется, орденов, которые он потом выкинет в колодец, после ранения и контузии просто не может вернуться на фронт, а вместо этого возвращается к жене, с которой в бесплодном и нерадостном браке прожил до войны несколько лет. Они начинают жить тайной жизнью, жена чудом беременеет, и чудо это оборачивается позором – никто ж не знает, что муж вернулся, все решают, что она нагуляла.

Блекловатая картинка, почти как если бы все это снимали на пленку "Свема", поражает сдержанностью, даже трезвостью – такой типично советский фильм, не предназначенный для "похоти глаз". Сыгравшая главную героиню Дарья Мороз, Анна Михалкова, Сергей Маковецкий, Евланов в роли человека, который сломался, лешего, вышедшего то ли из леса, то ли из ада к своей блондинке, делают что-то такое, от чего достоверность фильма приобретает характер почти пугающий.

При этом относиться к картине следует очень осторожно относиться – по крайней мере, если рассматривать ее как этнографическое исследование. Вот, акцент, например. Герои одновременно и окают по-волжски, и акают по-сибирски и используют повышающую интонацию, как казанские татары. Фильм почти требует субтитров, от одного только языка возникает ощущение, что мы смотрим не историю наших ближайших предков, а драму из жизни инопланетян. При этом, понятное дело, в натуре такого говора не существует, это специальный конструкт, что, впрочем, внушает еще больше уважения к его создателям – в конце концов, бабелевский еврейский говор тоже вымышленный. С другой стороны, люди, говорящие на региональных говорах и диалектах русского языка почти все вымерли, такой унификации языка, которую обеспечил в России телевизор больше, кажется, нигде и не было.

Отчуждение, впрочем, возникает не только из-за этого. Ну правда, они чужие, почти Чужие. И дело даже не в том, что они одеваются в ватники и платки, стирают в ледяной воде в проруби, заставляют беременных женщин работать на лесопилке и не считают домашнее насилие чем-то из ряда вон выходящим. Прошкину удалось показать странный мир – пресловутую общину, людей, которые живут на виду друг у друга и не могут выжить по-другому, какую-то убийственную откровенность, которую горожанин понять не может, да и не должен.

В этом фильме очень много секса, одновременно и животного, и почти религиозного, потому что отношения мужа и жены – это и святость, и спасение, даже они сопровождаются побоями и изнурительным трудом. В конечном счете, все сводится к верности и самопожертвованию – и это единственное, что объединяет героев фильма с его зрителями. Ну или разъединяет, если угодно.