В чем правда, брат? - съемки сериала «Братья Карамазовы»

Когда входишь во флигель бывшего особняка Трубецких (ныне ВНИИ охраны природы), разом проскакивая лет эдак сто пятьдесят, становится даже как-то не по себе: по ту сторону лощины уже раскинулось сверкающее огнями Северное Бутово, по эту – маленький флигелек, бывшее обиталище слуг князей Трубецких, трогательное строение двухвековой давности со скрипучими лестницами и крошечными закутками. В сенях дремлет пес Матвей, Мотя, самый, наверное, дисциплинированный член съемочной группы: залаял всего один раз, примерно на двадцатом дубле, не выдержав непривычной тишины. Другие члены команды Юрия Мороза – осветители, техники, рабочие, дожидающиеся своего выхода актеры – то и дело мешают процессу: то дверью заскрипят, то вдруг начнут стучать молотком прямо над головой Катерины Ивановны и Алеши Карамазова… Снимается одна из важнейших сцен "Братьев Карамазовых" – визит Алеши (Саша Голубев) к Катерине Ивановне (Вика Исакова), во время которого Катерина Ивановна узнает, что Митя Карамазов "поехал к той женщине". То есть к Грушеньке, роль которой доверена Елене Лядовой, уже успевшей блеснуть в фильме «Космос как предчувствие» (2005) в паре с Ириной Пеговой. Грушенька, загримированная и причесанная – правда, пока еще не одетая как подобает (над роскошным платьем потрудился художник по костюмам Дмитрий Андреев), – терпеливо ждет в невозможно узком коридоре. Где, кроме нее, столпились все кому не лень, от корреспондента в моем лице до техников, которых то и дело теснят к выходу фотографы, рабочие, тянущие кабель через опасно крутую лестницу, спускаться по которой небезопасно для жизни.

Как видите, экранная "достоевщина", начало которой положил со своим "Идиотом", получила продолжение: теперь за Федора Михайловича борются Питер (где еще идут съемки "Преступления и наказания") и Москва (где осваивают "Братьев Карамазовых"). Юрий Мороз, взявший на себя труд экранизации самого, наверное, многослойного и полифоничного русского романа, – против Дмитрия Светозарова, "посягнувшего" на историю неудачливого студента-убийцы, предтечи убийц удачливых.

Предполагается, что обе телеверсии будут представлены в восьми сериях, что еще больше усложняет задачу. По крайней мере, для Юрия Мороза. Ибо "Братья Карамазовы" – книга прежде всего густонаселенная, извилистая (недаром Ивану Пырьеву пришлось в свое время отказаться от некоторых важных линий романа). Кроме того, "Братья Карамазовы" – не только своеобразный пик, вершина для самого Достоевского, но и до сих пор неразгаданная книга со множеством аллюзий – и прежде всего библейских, конечно.

Тем более и сам автор, видимо, не предполагал, что лет сто тридцать спустя за него столь рьяно возьмутся, и потому ни в чем себе не отказывал. Ни в многословии, ни во внезапной смене интонации или, скажем, "декораций", на фоне которых происходит действие. Здесь нет ничего парадоксального: известно, что некоторые книги написаны монтажно (так писал, предположим, Ги де Мопассан), другие же – и в частности романы Достоевского – с трудом поддаются экранизации.

Хотя сам Мороз настроен оптимистически: все-таки у него в распоряжении по меньшей мере восемь серий (не то что у Пырьева), в течение которых он надеется ухватить главное, умело распорядиться второстепенным и при этом следовать роману чуть ли не буквально. Никаких инверсий и перверсий: актеры заучивают канонический текст наизусть, без импровизаций и отсебятины; декораторы, как проклятые, въедливо изучают быт эпохи, художники по костюмам (Дмитрий Андреев, Владимир Никифоров) следят за каждой складочкой платья, изгибом турнюра и пр.

Такая дотошность, стремление к правдоподобию, чуть ли не въедливость дорого обходятся группе: только на площадке начинаешь понимать, какая это все-таки мука – снимать в реальных интерьерах. И почему режиссеры все же предпочитают павильон (что бы там ни говорили кинокритики, жаждущие подлинности). Тесно, холодно, никакой звукоизоляции, не говоря уже об условиях для актеров: негде даже уединиться, чтобы повторить текст. Бедной Вике Исаковой – в роскошном фиолетовом наряде с огромным турнюром – пришлось, словно бабочке, приземлиться прямо здесь, на утлом диванчике, шепча про себя и не обращая внимания на безобразную суету и колготню вокруг.

Сам Юрий Мороз, чьи команды слышатся из подпола, как из преисподней, ютится в крошечном помещении, куда можно втиснуть разве что столик с монитором, откуда он командует происходящим. Да и сами съемки – мука мученическая: Алеша и Катерина Ивановна, Вика и Саша, должны не только вдохновляться, повторяя очередную реплику сотый раз, но и точно, до сантиметра буквально, помнить, куда ступить. "Вика! – досадует режиссер. – Немножко, на два сантиметра не доходи до Алеши, два всего!" И бедная Вика, шурша своим великолепным нарядом, вновь протягивает руки к Алеше, помня при этом, что должна чуть сократить шаг…

Что касается Алеши. Юрий Мороз не раз говорил, что Саша Голубев в его представлении – почти идеальный Алеша, и внешне, типажно, и, главное, внутренне – по глубине личности, наполнению и объему характера. Когда мы только-только ввалились во флигель, прямо с мороза, Саша – Алеша, пока еще в спортивном костюме, давал интервью для телевидения. Странно, подумала я, ничего от Алеши! Обычный молодец, красивый и розовощекий, косая сажень в плечах, говорит ровно, уверенно, с достоинством. Впрочем, для тех, кто помнит роман, внешне все сходится: как пишет Достоевский, Алеша был юноша сильный, высокий и именно что розовощекий, а вовсе не какая-то там бледная моль. Оказалось, не только внешне: стоило Голубеву переодеться в платье послушника, как он преобразился и внутренне. Уверенный тон современного молодого человека сменился на тихий, ласковый голос "ангела" во плоти, как его называли в романе, на ту особую тональность, что отличает людей вроде Алеши, имеющих духовную опору где-то вовне маловдохновляющей действительности.

Кстати говоря, точно такая же метаморфоза произошла и с Сергеем Горобченко, актером, успевшим отлично зарекомендовать себя в роли Стрельникова-Расстрельникова в экранизации "Доктора Живаго". Знаменитая сцена суда над Митей Карамазовым, на съемки которой я попала несколькими днями раньше, проходила как раз в павильоне – среди пакгаузов и мрачных строений где-то в районе Ленинского проспекта. По сравнению с тесными комнатками бутовского флигелька, в уютой небольшой квартирке Катерины Ивановны, обустроенной художницей Катей Кожевниковой, – раздолье. Причем в каком-то смысле – раздолье пугающее. Зал суда выстроен в натуральную величину, роскошная люстра заказана по чертежам того времени, она действительно опускается на длинной цепи (чтобы зажечь свечи и вновь поднять), двери, бра и обивка кресел в точности повторяют детали интерьера того времени. Даже обои, которые дотошный Марат Ким, художник милостью божьей, нашел на какой-то фабрике, воспроизводящей технологии ХIХ века, – все, абсолютно все подлинно. О костюмах я уже не говорю. В такой реалистичной обстановке отчаяние Мити – Горобченко кажется особенно натуральным; недаром Марат Ким говорит, что они стараются достичь такой атмосферы, в которой не захочешь, а почувствуешь себя персонажем Достоевского.

Единственный, кому не нужно никаких приспособлений и кто сыграет вам что угодно и где угодно, – так это в роли старика Карамазова, отвратительного Федора Павловича, самого гнусного персонажа романа. Эдакого средоточия зла, безбожия и разврата. "Колтаков настолько разнообразный актер, – говорит Юрий Мороз, – так умеет мгновенно входить в ситуацию, что не повторяется ни в одном дубле. При том, что дублей этих может быть и пятьдесят".

Да уж, не позавидуешь; впору завидовать самому Федору Михайловичу, который зависел разве что от листа бумаги и собственного вдохновения. Осветители и без конца звонящие мобильники ему точно не мешали… Но, как говорит скромнейший Юрий Мороз, ему, Достоевскому то бишь, пришлось заново создавать целую Вселенную, ему же, режиссеру Морозу, лишь следовать по пути гения. Изменит ли его самого соприкосновение с этим романом, меняется ли он по ходу съемок, как менялся сам Достоевский, доискиваясь до истины во время написания своей, наверное, главной книги?

"Всходы, результаты посеянного и все такое прочее, что может существенно повлиять на личность, – это произойдет потом, – говорит Юрий. – Сейчас же – время сеять, и стараться сделать это как можно лучше, качественнее. Насколько это возможно, конечно".