Интервью с Рустамом Мосафиром

– Как постановщика-дебютанта хочется сразу вас спросить, «Беглецы» – это режиссерский или продюсерский проект?

– Сложно вот так сразу взять и определиться. Конечно, это продюсер Ренат Давлетьяров предложил мне работать над фильмом. Мы уже работали с Ренатом, я был его ассистентом на одном из фильмов, куда он пригласил меня прямо из института. Увидел мою короткометражку «Белый-белый день» и позвал к себе в группу. Мы сработались, и по прошествии пары месяцев он предложил мне сделать дебют. Так что когда возникла эта история, тогда проект еще назывался «Ведьмин ключ», я был претендентом его возглавить номер один. Я, кстати, фильм хотел назвать «Варнак», это беглый каторжник, но меня убедили взять более привлекательное название. Картина получилась компромиссом между продюсерскими требованиями и моими режиссерскими амбициями. Продюсерская рука в нем чувствуется, будь он чисто моим, фильм вышел бы чуть другим, но, тем не менее, фильм вышел вот таким, каким вы его видите. 

– Расскажите об источнике для сценария.

– Это небольшая повесть сибирского писателя Глеба Пакулова. Это достаточно известный советский писатель, живший в Иркутске, у него много книг на сибирскую, таежную тему, много исторических романов. Пакулов работал геологом и попутно собирал легенды и рассказы тех народов, что населяют тайгу. Эвенки рассказали ему про место, которое называлось Ведьмин ключ, где, по преданию, ходит дух обезумевшей женщины. Мужчины погибали, встретив ее. Об этом Пакулов и написал. «Ведьмин ключ» – это такой маленький рассказик, достаточно камерный. Из него мог получиться артхаусный фильм для фестивалей, но мы решили делать фильм более жанровым, более коммерчески ориентированным. На мой взгляд, у нас это получилось. Вышел такой добротный истерн, как это принято у нас называть. Я придумал для русских вестернов другое название – «пельмени-вестерн» – по аналогии со «спагетти-вестерном». После моего фильма, надеюсь, приживется.

– Как искали место для съемок? Далеко ли в тайгу пришлось забраться?

– Да, нам пришлось порядком побродить по тайге в поисках подходящих мест, мы даже совершили экспедицию на Алтай. Но у нас в партнерах был «Казахфильм», а Казахстан на востоке граничит с Алтаем. Фактически это тот же Алтай, только с другой стороны границы. Места невероятно красивые, хотя условия были чрезвычайно сложные.

– В чем заключалось сотрудничество с «Казахфильмом»?

– Творческий коллектив был практически весь наш. Со мной приехали оператор, художники, а с их стороны была административная база. Главным образом они нам помогали с технической стороны.

– Однако болота вам пришлось снимать уже в Подмосковье?..

– Да, болото мы «построили» на военной базе уже здесь, на Рижском шоссе. Бюджет дебютной картины не позволил нам провести достаточно времени в творческой командировке. Но на самом деле мы планировали московские смены, у нас в Москве медведь был запланирован, так что это не из-за каких-то проблем съемки переместились в Подмосковье. С болотом все достаточно просто было – мы выкопали яму, залили и бросили артистов туда. Когда они начали совсем тонуть, вытянули их за веревочку. Обычное дело.

– Выглядит это впечатляюще. А для вас какие сцены были самыми сложными?

– Да все было непросто. Но на самом деле я должен сказать, что это большой плюс – съемки в настоящей экспедиции. Настоящая тайга, отрыв от привычного мира – это полезно и для группы, и для актеров. Помню, мы снимали сцену, в которой ранен уже герой Пети Федорова и героиня тащит его, обессиленного. Снимали мы это на горе, до нее очень далеко было идти, продюсер уговаривал меня не идти, время уже поджимало, и свет уходил, но я принял тогда волевое решение и потащил оборудование на себе, показывая пример группе. Доползли кое-как, сняли, и потом все были довольны. Там действительно невероятный вид открывается… Лошади у нас довольно странные были. Казахские лошади едят, видимо, какую-то странную казахскую траву. Они то вялые были, неподвижные, то вдруг брыкались со страшной силой. Последнюю сцену нам чуть не запорола одна такая. У нас времени было всего на пару дублей, и вот на втором дубле лошадь, до этого спокойная, берет и скидывает Петра Федорова и убегает. Хорошо, что получилось с первого раза все… Или вот горящая хижина. У нас денег не было строить все несколько раз и сжигать, поэтому я хотел поджечь ее, снять с одного ракурса, потушить и потом снова снять, но уже другой план. Пригнали местную казахскую пожарную машину, а она в ответственный момент просто не включилась. Все сгорело у нас дотла. Только струйки дыма и пришлось снимать…

– Как вам удалось уговорить Елизавету Боярскую сыграть роль без единой реплики?

– Да актерам это самим интересно! Невербальное общение – это иной уровень. Кино ведь раньше было немое, это сейчас звук всех расслабил. Поэтому артисты всегда счастливы возможности выразить какие-то эмоции и передать смысл без слов. Вспомните фильм «Артист» или «Пианино», тут даже уговаривать не надо, артисты еще и спасибо скажут. Скажут: «Наконец-то нас избавили от этих дурацких сериальных диалогов ни о чем».

– Разве вам не хотелось в конце все-таки дать героине слово?

– Была, была такая версия в сценарии, но нам показалось, что это какие-то поддавки со зрителем. Это ожидаемо. Это хорошо, конечно, когда зритель чего-то ожидает и получает это, но мы решили, что лучше не надо, не в этот раз. Но сцена такая была. Она была написана, даже снята, но мы решили оставить так. Мы и так сделали достаточно реверансов в сторону зрителей.

– Кстати, о реверансах. Ваш фильм выглядит этаким посвящением советскому кино…

– Мне всегда импонировали попытки великого советского кино делать жанровые картины, конечно, внутренне я на что-то ориентировался. Даже Ренат Давлетьяров мне говорил, что хватка и запросы у меня, как у советского режиссера. Конечно, «Тени исчезают в полдень» не могут не оставить отпечатка в душе человека, живущего в нашей стране. Но мне лестно такое сравнение, наше кино по-хорошему старомодное, снятое достаточно академично. В советском кино была душа, а сейчас мы ее утратили – в каждом кадре видна жажда наживы. Надеюсь, что я смог наполнить свой фильм какой-то другой эмоцией.

– Мы вспомнили Лизу Боярскую. Не могли бы вы пару слов сказать о Петре Федорове и других актерах?

– Все было просто потрясающе. Артисты самоотверженно работали, мы по-настоящему сдружились на этих съемках. Что касается Пети Федорова, то в Щукинском училище мы учились вместе, он старше меня на два курса учился. Мы товариществовали уже тогда, вкусы в кино у нас похожи, поэтому вместе с ним работать для меня было удовольствием. Он ведь еще чем хорош – у него сочетается актерский талант с отличной физической формой. Сейчас это почему-то редкостью стало. А вот про Петра можно, как после фильма с Джеки Чаном, сказать: «Он все трюки делал сам». К сожалению, не дожил до премьеры Юрис Лауциньш, прекрасный актер.

– Ваш следующий проект – снова исторические приключения. Вы нащупали какую-то «золотую жилу»?

– Не думаю, что такие исторический фильмы – это золотая жила в финансовом плане. Но с творческой стороны работа с нашей богатейшей историей – огромное удовольствие. Меня с детства привлекал исторически-приключенческий жанр, от «Конана-варвара» до вестернов, и я не понимаю, почему в нашем кино до сих пор не было фильма о Евпатии Коловрате. Это мощная очень фигура, с ним и боевик можно делать, и драму, большое патриотическое кино. «Ведьмин ключ» – моя дебютная картина, но делать историческое кино мне понравилось. Я собираюсь продолжать снимать, своей малой дружиной, как Евпатий Коловрат, противостоять могучей голливудской машине.