Все люди братья. Кроме отцов и детей.

Сергей Соловьев, когда-то запечатлевший в своих картинах молодых людей 70-х ("Сто дней после детства", "Спасатель") и 80-х ("Асса"), тряхнул стариной и снял фильм "Нежный возраст" о молодом человеке 90-х, взяв в проводники по новому молодежному миру собственного сына. Для "Ассы" эта прививка нового мироощущения, шедшая от 25-летнего сценариста Сергея Ливнева, оказалась в целом органичной, хотя режиссеру и досталось от рокеров, которые сочли, что ресторанный лабух Бананан не имеет права представительствовать от лица их субкультуры. В "Нежном возрасте", говоря языком Мичурина, произошло отторжение привоя от подвоя. Фильм распадается на части, причем вовсе не те, которые режиссер заботливо пронумеровал и снабдил титрами. Первая из них представляет собой "случаи из жизни", которые главный герой Иван Громов рассказывает армейскому психиатру после контузии на чеченской войне. Вторую, от выписки из госпиталя до воссоединения с любимой, рассказывает закадровый голос героя из непонятно какого времени. Но это еще не все – в оба рассказа время от времени вклинивается закадровый голос Автора (в исполнении самого Сергея Соловьева), излагающий жизнь героя в третьем лице. Смена голоса ничем не мотивирована, а объективированное авторское повествование не стыкуется с исповедальным тоном обоих рассказов от первого лица и противоестественно само по себе - настолько, насколько бывает неестествен Родительский (в психоаналитическом смысле) голос применительно к Ребенку. Когда с этими противными "папиными" интонациями говорит в фильме Валентин Гафт, у которого во всех киноролях последнего времени (в "Сироте казанской", "Сне белой собаки" и "Доме для богатых") фальшь, присущая персонажу, сливается с фальшью исполнения, это еще туда-сюда, поскольку компрометирует только героя, но фальшивый Автор компрометирует всю картину.
Безо всякой нужды отбирая у героя слово, Автор проявляет чрезмерную доверчивость к его собственным рассказам, воспроизводя их без должной дистанции. Такова, к примеру, вся сцена с химичкой, которую прямо на демонстрационном столе соблазняет ученик. Этот эпизод, якобы подсмотренный героем – типичное школьное сортирное хваствовство - либо своими вымышленными мужскими качествами, либо столь же мнимыми подвигами старшего приятеля. Что для подросткового воображения может быть героичнее, чем трахнуть училку в ее кабинете? Персонажу фильма, конечно, вольно врать сколько вздумается, но Автору не мешало бы стилистически отличать брехню и фантазмы от реальности.

Джентльменский набор реалий и кинематографических штампов новой эпохи --коммерческие киоски, эротические купания, злокозненные чеченцы, зеленые доллары, новые русские, коррумпированные менты и растерянные совки – в картине имеется, но режиссерское положение Сергея Соловьева в ней незавидно. Визуальный ряд фильма, даром что снят прекрасным оператором Павлом Лебешевым, свидетельствует о том, что постановщик утратил собственный повествовательный стиль, свойственный всем его "юношеским" лентам, и не нашел стиль, адекватный рассказам своего сына. Межкадровые титры и внутрикадровые стрелки – не более, чем робкие виньетки. Дмитрий же Соловьев застрял на полпути между прежним романтическим стилем отца и стебом, присущим представителям следующих поколений вроде Охлобыстина и Качанова. Байки Ивана Громова, рассказанные голосом и языком Ивана Охлобыстина и проиллюстрированные его другом Романом Качановым, были бы намного органичнее, чем в исполнении отца и сына Соловьевых, уже потому, что набор этих баек не претендовал бы ни на целокупность, ни на "правду жизни". Будучи половинчатой, картина малокровна, что особенно заметно в военных и любовных эпизодах. Ну, нельзя после Озерова, Копполы, Стоуна, Спилберга, Жан-Жака Анно и военной хроники второй половины ХХ века так снимать войну, как это сделано в "Нежном возрасте", как нельзя брать статистов на главные роли – мало кто станет сопереживать людям, неспособным сыграть ни любовное настроение, ни движение любовных чувств. Из всех исполнителей по настоящему хороши в картине только Сергей Гармаш, и только в школьных сценах, где гротескность игры точно соответствует сценическому заданию, да дрессированная обезьяна. Был бы на своем месте и Николай Чиндяйкин в роли психиатра, но ему мешает межеумочность предложенных обстоятельств, в которых нет ни достаточного реализма, ни достаточной условности.
Видно, что-то противоестественное имеется во всех подобных дуэтах, где отец с сыном пытаются петь вместе – хоть в унисон, хоть в два голоса. Творческий инцест, как и реальное кровосмешение, чреват немощными плодами. Отцы и дети должны либо воевать, либо сидеть по разным углам, а не изображать единство поколений. Дюма-старший и Дюма-младший совместных романов не писали, а все удачные примеры родственно-творческих союзов ограничиваются братьями - от Гонкуров до Вайнеров и Коэнов. Ибо между отцом и сыном падает тень Эдипа, а без единства Автора нет художественного произведения, а есть лишь объектный документ эпохи.