«Я с детства на коне без седла скачу, и косить, и пахать умею, множество песен казацких знаю» – интервью с Петром Глебовым

Что помнится из далекого детства, Петр Петрович?

Я родился в 1915-м в Москве, в переулке Грановского. Помню 1917 год, стрельбу помню. Потому что убили нашу любимую собаку – пойнтера. Помню, внизу у нас была детская комната, там был вольер, в котором стояли кустики, деревья и жили наши райские птицы – снегири, синицы. Сойка была, которая повсюду летала и засовывала всем в ботинки орешки. Помню уют нашего дома, милую семью и этих птиц, которых разводил отец, заядлый охотник.. Когда однажды чужая кошка забралась к нам и съела канарейку, папа выхватил шашку и разрубил кошку на паркетном полу пополам. Помню, как папа читал нам на берегу книгу "Князь серебряный". Помню, как папа ходил на тягу вальдшнепов с ружьем под пальто, а мы бегали за ним и подбирали подбитых птиц.

Отец и привил вам навыки в охоте?

Папа умер от тифа, когда мне было шесть лет. Он ездил отбирать коней для Красной армии, и когда умер, то был напечатан некролог о замечательном человеке – Петре Глебове, помогавшем становлению Советской власти. Хоть родом он был из дворян…

В двух словах о вашей родословной…

Мой дедушка Владимир Петрович женился на Софье Николаевне Трубецкой, красавице, хозяйке имения Узкое. За ней в свое время ухаживал Лев Николаевич Толстой (потом в память об их дружбе бабушка подарила ему коня). Сама бабушка, надо сказать, с коня не слезала: травила борзыми волков и лисиц. С нее Толстой и писал отчасти характер Наташи Ростовой. В знаменитой сцене пляски Наташи после охоты из "Войны и мира" абсолютно точно передан характер бабушки.

И как же сложилась судьба прототипа Наташи Ростовой?

У нее было восемь детей, а старшим был мой папа – Петр Владимирович. Его сестра – моя тетя Саша – вышла замуж за сына Льва Николаевича, Михаила. Так что не так давно мы отмечали день памяти моего двоюродного брата Сергея Михайловича Толстого, писателя и врача, оставившего замечательные книги, в частности, о детстве Льва Толстого… Моя мать – урожденная Михалкова, а знаменитый поэт Сергей Владимирович Михалков является моим двоюродным братом. Следовательно, Никита Михалков – мой племянник, которого я учил и жизни, и охоте.

То есть фамилия Глебовых была весьма весомой?

Ну смотрите: Англия покупала шерсть только глебовских овец, на всех ипподромах скакали глебовские рысаки, и лучшие гончие – глебовские.

Вы как-то рассказывали, что после революции родители увезли вас в деревню. Подальше, видимо, от возможных репрессий, которым подвергались дворяне…

Да, в михалковское имение Назарьево, где в то время уже организовали коммуну. Папа работал завхозом в этой коммуне. Но ни про какие репрессии я тогда слыхом не слыхивал, да и про свое дворянство ничего не знал. Был простым мальчишкой. С другими ребятишками ходил в ночное. Ездил на лошади без седла. С весны до поздней осени не носил никакой обуви (благодаря чему закалялись). Шла нормальная жизнь среди дачников. Были бедными, полураздетыми, и маме приходилось ходить за провиантом за пять километров на станцию Жаворонки. Зато среди наших соседей были замечательные представители московской интеллигенции: например, певец Каплер, который ходил по полям в толстовке и шляпе, распевая свои арии, Станиславский жил со своей женой Марией Петровной и иной раз даже с нами репетировал, что-то подсказывал.

Но вы же были ребенком?..

Дело в том, что мой старший брат Григорий Кристи был с детства влюблен в театр и лет с пяти строил у нас дома декорации, делал спектакли с соседскими детьми, в которых высмеивались жители нашего поселка. Я принимал в них участие, играя комические роли. Например, Панталоне у меня такой смешной был в "Трех апельсинах". Мы притаскивали в овраг одеяла, разные предметы и играли.

Теперь понятно, почему вы подались в артисты.

Да нет: сначала я закончил мелиоративно-дорожный техникум (я маме сказал, что готов учиться где угодно, но только, чтобы было связано с природой) и поехал в город Богучар заниматься осушением реки. Год я проработал техником на болотах, составляя карту для будущего осушения реки Богучарки. А вот уже потом я попал учиться в оперно-драматическую студию Станиславского. Наш курс был у него последним.

Не удивительно, что актерская судьба вас не миновала. Вспоминается запоздалый восторг Брежнева по поводу вашей работы в "Тихом Доне"…

Да, Леонид Ильич вдруг увидел "Тихий Дон". До этого, оказалось, он картину не смотрел. Прослезился, спрашивает: "Кто такой этот Глебов?". Ему говорят: "Заслуженный артист" – "Дать сегодня же народного". Потом посмотрел мои документы: "Оказывается, Глебов Москву защищал, а у него только медали. Дать ему орден Ленина!". – Ему отвечают: "Леонид Ильич, нельзя в один день два указа Верховного совета по поводу одного человека принимать". – "Ну, – говорит, – сделайте в порядке исключения. Орден Ленина от меня".

А другие руководители вас так не привечали?

Хрущев мне квартиру дал в один день. Правда, после того, как я по настоянию своей родни написал ему, что мне трудно работать над третьей серией "Тихого Дона", живя с женой, няней и двумя дочками в коммуналке.

Как вы, кстати, попали к Герасимову в "Тихий Дон"?

Кто-то сказал, что я хорошо играю на сцене офицеров, а работал я тогда в театре им. Станиславского, и меня взяли на студию им. Горького в массовку, изображавшую окружение актера, пробовавшегося у Сергея Герасимова на роль Мелехова. Мы в казачьих костюмах сидели за столом, темпераментно говорили какие-то фразы. И вдруг Герасимов спрашивает про меня: "Кто это?" Никто не знает. А после съемки Сергей Аполлинариевич приглашает меня к себе в машину и по дороге начинает расспрашивать. Выяснил, что я с детства на коне без седла скачу, и косить, и пахать умею, множество песен казацких знаю. Тут же в машине и начали петь. Позже, я знаю, Герасимов говорил, что Глебова ему сам бог послал.

Съемки на Дону чем вам запомнились? Ведь прошло больше сорока лет.

Когда мы снимали, во всем районе запрещалось работать тракторам, самолетам, чтобы моторы не тарахтели. Звук тогда писали сразу, синхронно, чтобы все было натурально. А когда мы потом привезли в станицу Вешенскую сдавать готовый фильм Шолохову, пленка сутками крутилась в клубе. Заканчивался сеанс и зал снова заполнялся. А мы сидели у Шолохова выпивали, закусывали, потом шли в зал на сцену, что-то говорили. Шолохов был добрейший, демократичнейший че-ловек. Казалось, что я ему? Нет, утром после нашей разгульной ночи, когда мы поставили на уши весь район, будит меня – несет две бутылки шампанского и двух лещей. А если спросишь у него, как нужно было тут играть, отмахивается: "Читайте книжку, там все написано". Потом говорил, что "фильм идет в одной дышловой упряжке с романом".

Ну, а верна ли байка, что вы играли Мелехова с наклеенным носом?

Так мне же надо походить на литературный образ. Георгий происходил от турок, был горбоносый, а у меня нос немного другой формы. Вот замечательный гример Алексей Смирнов и доказал на моем примере, что не только в театре, но и в кино можно играть с накладным гримом. Сварил специальный эластичный гуммоз и каждый день часа четыре лепил мне мелеховский нос. Вечером же я скатывал его в шарик и хранил на подоконнике хаты, где мы во время съемок жили с женой и дочкой. Лена, теперь тоже актриса, только начинала ходить, хватала все подряд. И вот пропал мой шарик. Спрашиваем у Лены, а она только: "Ляля – ням-ням". Даже в ее горшке искали – без толку. Пришлось новый гуммоз заказывать.

Для миллионов зрителей вы стали олицетворением народной удали, простоты.. А не хотелось ли вам восстановить свои дворянские корни?

Мой дед был крупным помещиком, предводителем дворянства Калужской губернии. До сих пор на берегу Оки стоит в Тарасовке его дом, который городская администрация предлагала мне забрать. Но там ни крыши нет, ни туалета, ни окон. Стоит лишь остов этого замка. Мы приехали туда с дочерью и ее мужем-строителем и увидели, что на восстановление нужны просто безумные деньги: на бетон, на грузовики и тракторы. А денег у нас таких, конечно, нет. И мы отказались от этой затеи.