88 миль до горизонта

Если американец хочет радикальных перемен; если он ужасно тяготится монолитными символами окружающей его рутины, которая уже осточертела; если он преследует полупрозрачный призрак, именуемый свободой; если он хочет заглянуть глубоко внутрь себя и вытащить на свет божий все лучшее, что там валяется без дела, – он садится за руль и едет вперед. Пункт назначения не столь важен: чем дальше – тем лучше. В крайнем случае – к горизонту. Безусый юнец после автомобильной поездки возвращается в отчий дом не мальчиком, но мужем, а эмоционально загрубевший и повидавший всякое на своем веку муж – просветленным существом. Но почему так?

Происхождение видов

В течение двух веков пионеры двигали границы вперед, навстречу собственной свободе и дивному новому миру. Уютная вселенная личной свободы, построенной мозолистыми руками: домик, скот, ферма и пространства, не омраченные точечно понатыканными домиками соседей; чтобы испросить, не соблаговолит ли добрый сосед одолжить соли в долг, нужно седлать коня – вот такой мир. На поверку, правда, этот мир оказывался ничуть не лучше, чем тот, что остался в Новой Англии вместе с прочей отслужившей свой век рухлядью, но идея о том, что впереди, на Западе, лучшая жизнь, горела ярким пламенем, гоня целые поколения переселенцев прочь с насиженных мест. Как пакман, скушав энерджайзер, гоняет призраков, так и новые пилигримы гнали границу все дальше, пока в один прекрасный день та не зацементировалась на физической карте Соединенных Штатов крепкой толстой линией. Это обстоятельство несколько остудило концепцию свободы, но она никогда не угасала полностью, а знай себе тихонько поблескивала да ждала шанса вновь разгореться до масштабов лесного пожара.

Время шло, технологии не стояли на месте, и к 20-м годам инженерная мысль выстроилась в параллель с экономическим достатком. Примерно тогда же идея о дороге и свободе вспыхнула с былой силой. Автомобили стали доступны не только избранным баловням судьбы из высшей прослойки среднего класса, а жажда двигаться вперед, начало которой положили предки-пионеры, стала заслонять все прочие душевные терзания. А к 40-м годам автомобиль уже сам по себе стал концепцией: не консервная банка, перемещающая тазовую кость владельца из точки А в точку Б, а концентрированный вектор, направленный именно к тем ценностям, которые разделяешь лично ты. И в последующие десятилетия этот образ лишь укреплялся. А полноразмерный, заламинированный образ road trip, когда дорога, транспортное средство и личность сливаются воедино, появился уже благодаря кино.

Быстрое взросление

Дорога – катализатор взросления. Она словно нарочно ведет через самые непролазные ухабы, вынуждающие не только крепче держаться за баранку, но и задумываться об ответственности. Вот, посмотрите на Льюиса! Да, тот самый примерный студент из «Ничего себе поездочки». Именно таким он уехал на встречу с судьбой. Но из путешествия вместо хилого студента вернулся настоящий мужчина, готовый ко всему: защищать своих близких, принимать волевые решения в кризисной ситуации и, самое главное, замарать руки ради того, что ему дорого.

Бывает, едешь по бесконечному хайвею, а вокруг ничего не меняется. Монотонно темное дорожное полотно, заблюренный скоростью и неверным светом сумерек пейзаж, медленные и мертвенно бледные, как ромеровские зомби, показатели одометра. И чтобы это хоть как-то изменить, нужно выехать на другую дорогу. Для этого приходится искать правильную развязку, включить поворотник, снизить скорость и совершить маневр. Все это требует внутренней готовности к переменам, ведь куда как проще все время ехать по прямой на круиз-контроле. В этом плане показателен пример Трэвиса Хендерсона из «Париж, Техас». Для того чтобы разбить стеклянный купол гибернации и открыть для себя хоть какое-то будущее, он вынужден отыскать дорогу, ведущую в прошлое.

Там, где Сэму Пекинпа приходится сооружать целую враждебно настроенную вселенную и долго выжидать, чтобы заставить Дэвида Саммера отбросить привычную модель поведения и трансформироваться во что-то новое («Соломенные псы»), Спилбергу достаточно вывезти своего подопытного – Дэвида Манна, бесхребетное создание высшей категории – и добавить всего один раздражитель. И человек меняется на глазах: он готов действовать, сражаться насмерть со всем миром (а шансов у него в этом начинании столько же, сколько у хилого «Валианта» против 281-го «Питербилта») и победить в «Дуэли». Не только и не столько за свою жизнь, сколько ради перерождения: после такого «дорожного приключения» уже вряд ли кто-то позволит себе распускать руки в лифте в отношении миссис Манн.

Или менее образный, но в то же время более наглядный пример: Джош из «Дорожного приключения». Он только постигает азы отношений, проверяя их на прочность расстоянием. При первой же проблеме Джош вязнет в амурных дрязгах и пускает воздержание ко всем чертям, но, пережив сумасбродный road trip, он уже самостоятельно расставляет приоритеты и про отношения полов знает куда больше, чем его инфантильные друзья (хотя и они без открытий не остались).

Концепт – типично звездно-полосатый. Удариться в поездку после окончания школы или колледжа – вполне обычное дело для молодого американца, и этот мотив автовоспитания присутствует в их культуре уже давно. Правда, и сама культура располагает к более-менее регулярной перемене мест, в то время как, скажем, в Восточной Европе все направлено на более статичный образ мышления. Однако данная концепция работает не только в Северной Америке. Например, японцам этот мотив тоже не чужд (эхо оккупации?), что нам изящно демонстрирует «Кикуджиро» Такеши Китано.

Американское юнити

Хотите выпустить все самое мерзкое, что извивается внутри даже, казалось бы, несгибаемых божьих одуванчиков, – заприте их в ограниченном пространстве. Стоит людям оказаться в одной комнате без дверей и окон, и они уже предаются страстному взаимному уничтожению, с упоением вдыхая терпкое амбре cabin fever. «Экзамен», «Эксперимент», «Куб», «Руины» – размышлений на эту тему снято на любой вкус, жанр и географическое положение.

С другой стороны, чтобы заарканить в лассо все лучшее, что есть в людях, и заставить возлюбить ближнего своего, достаточно посадить их в машину и отправить в дорогу с хотя бы минимально оправдывающей затраты на бензин целью. Жанровые и сюжетные привязки в данном случае глубоко второстепенны – авторы вольны поступать со своими персонажами как угодно, и тем удивительнее, что мотив дорожного единения проявляет себя и в драме, и в хорроре.

Именно дорога сделала Чарли и Рэймонда Бэббитов братьями. Их разделяли года, образ жизни и состояние сознания, и если бы не совместная поездка, «Человек дождя» так и остался бы для Чарли крохотной записью в биографическом гроссбухе.

Сабрину и Тоби из «Трансамерики» можно назвать людьми с разных планет. Она – вежливый и консервативный трансгендер, он – не чурающийся проституции гей-наркоман и по совместительству сын Бри, зачатый, когда та еще пыталась свыкнуться со своим мужским телом. Ничего общего (кроме крови) у них нет и быть не может, но одна небольшая поездка, в которой они даже не достигли пункта назначения, по-настоящему связывает их.

Или «Маленькая мисс Счастье»: раздробленная семья, в которой каждый педалирует свои интересы, попутно утягивая на дно мечты ближайшего родственника, – классический случай, от которого так и веет постгранжевыми переливами. Но стоит запихнуть шестерых совершенно разных и по-своему несчастных людей в один «Фольксваген», который держится исключительно на честном слове, как из раздробленных кусочков они соединяются в один цельный юнит.

Месседж, разумеется, утрированный, но частотный. Его не просто навязывают, в него искренне верят: акту единения обязательно должна предшествовать дорога. Даже в «Джиперс Криперсе» сестра готова пожертвовать собственной жизнью ради брата лишь после того, как они провели полтора часа хронометража в одной машине. Конечно, там были экстремальные обстоятельства, давящая ситуация, требующая немедленного и радикального решения… но вначале была дорога. Таково евангелие от «роуд-трипа».

Дважды два – четыре

Самая важная, патетическая и наиболее узнаваемая единица международного киноязыка – образ свободы. Некто едет по дороге на автомобиле – добавим правильных ракурсов и нужный саундтрек, и образ считывается безошибочно.

Тут за глаза хватит двух ярких примеров. Первый – история миссис Сойер и мисс Дикинсон, рассказанная под вывеской «Тельма и Луиза». Осточертевшая работа, физическое и психологическое насилие со стороны мужчин, пейзажи города – словно тоталитарные памятники собственному бессилию. А на контрасте – лазурный Ford Thunderbird и путь длиною в жизнь. Разве можно, прожив всю жизнь в узаконенной форме рабства в окружении нескончаемого визуального загрязнения, проехать пару дней по дороге свободы, а потом развернуться и поехать назад? Нет, по ней можно гнать только вперед, к абсолютной свободе. Которую, как известно, можно обрести только в смерти. Это было задолго до пионеров; еще Сенека придумал: «Кто научился смерти, тот разучился быть рабом». Помимо исчерпывающих в своей полноте и наглядности образов «Тельма и Луиза» в качестве бонуса запустили тему феминизма на обложки и развороты всех печатных медиа.

Второй образчик данного образа – «Исчезающая точка». Всенепременно оригинал, так как в ремейке решили прикрутить семейные ценности для мотивации персонажа, извратив, да чего уж там, выпотрошив всю изначальную концепцию. В оригинале же 1971 года не было ничего. Не было ни причин, ни объяснений, ни морализаторства, ни выводов. Лишь один чистый и незамутненный образ: мужчина мчится вперед на своем автомобиле. Ни правила, ни препятствия в виде внушительного количества стражей порядка и даже Долины Смерти не могут его остановить. И финальный переход от свободы к абсолютной свободе, то есть примерно туда же, куда отправились Тельма и Луиза. Можно обсуждать, находить отсылки, скрытые мотивации, дух эпохи. Можно, но это вторично. А на первом плане – дорога и автомобиль.

Есть популярное выражение: «Чтобы понять Америку, нужно понять бейсбол». Звучит неплохо, но, думается, вернее было бы добавить road trip. И чем больше миль отделяет вас от того, что вы оставили позади, тем лучше. Из Америки можно запросто вырезать бейсбол вместе с футболом. А хайвеи – нельзя. Это и ее сердце, и ее артерии. В них ее фольклор, поп-культура, надежды и традиции, святые и серийные убийцы, честные, но сквернословящие работяги, надоедливые туристы и эксцентричные владельцы придорожных мотелей. Вытравить из США хайвей не может даже постапокалипсис, ибо люди есть плоть и кровь, а дорога – это образ. И вот здесь, пожалуй, заглушим двигатель.