Буковски и Чинаски - две половинки одной задницы

"Я родился в Андернахе, Германия, в 1920 году. Мой отец служил в Оккупационной Армии, а моя мать - урожденная немка. В Америку меня привезли, когда мне было два года. Вскоре мы переехали в Лос-Анджелес, где я прожил большую часть своей жизни. По большому счету, учился я всему сам, хотя мое образование и включает в себя два года в Городском колледже Лос-Анджелеса. Вскоре после этого я начал скитаться по стране, перебиваясь случайными заработками, вроде работы уборщика, служителя автозаправки, охранника, посудомойки, экспедитора, складского служащего, приемщика, нарядчика, водителя грузовика, почтальона, кладовщика, почтового клерка, служителя на автостоянке. Еще я работал на фабрике собачьих бисквитов, фабрике флюоресцентных ламп, на бойне, был членом железнодорожной ремонтной бригады. Я видел огромное множество городов и работал примерно в сотне мест. В основном я голодал, пытаясь писать, ограничивая себя одним шоколадным батончиком в день, и писал по четыре-пять рассказов в неделю. Часто у меня не было пишущей машинки, и большую часть своей работы я писал от руки печатными буквами и рассылал в "Атлантик Мансли", "Харперз" и "Нью-Йоркер". Все они возвращались обратно". Так Чарлз Буковски пишет о себе в 1975 году по просьбе Джона Уэйкмена – составителя биографического словаря "Писатели мира".

Первый рассказ Буковски был опубликован, когда ему было двадцать пять. В тридцать пять он начинает писать стихи. В 1987 году в Голливуде ставят первый фильм по его сценарию - "Пьянь" (Barfly) Барбье Шредера. Фильм приносит ему некоторую известность - писатель в Америке гораздо меньше, чем писатель, пока по его книгам не снимают кино. Впрочем, "Пьянь" - не первый фильм, имеющий отношение к Буковски. В 1982-м Марко Феррери экранизировал "Эрекции, эякуляции, эксгибиционизм и другие истории обыкновенного безумия" (Erections, Ejaculations, Exhibitions and General Tales of Ordinary Madness). Фильм (он так и называется - "Истории обыкновенного безумия"), где одну из главных ролей играла Орнелла Мути, получил премию на фестивале в Сан-Себастьяне. Однако именно благодаря "Пьяни" Буковски начинают узнавать если не на улицах, то по крайней мере в редакциях солидных газет. Главную роль, alter ego рассказчика - Генри Чинаски, сыграл Микки Рурк. Всего в качестве писателя Буковски приложил руку к восьми фильмам, а в качестве актера - к четырем (в "Пьяни" он играет хозяина бара). Кроме упомянутых некоторого внимания заслуживает разве что документальный фильм Рона Манна "Поэзия в движении" 1982 года - Буковски выглядит там антагонистом почти всех заметных поэтических авторитетов Америки, - даже Аллен Гинсберг смотрится как-то тускловато. Единственная фигура фильма, с которой Буковски рифмуется без напряжения, - Том Уэйтс.

Все это довольно странная история. Потому что трудно даже среди beat generation сыскать человека менее голливудского, чем Чарлз Буковски. После съемок "Пьяни" он пишет роман "Голливуд" - злую, мягко говоря, книгу. Основа романа - мышиная возня вокруг съемок одного малобюджетного фильма, который вроде бы и снять надо, и снимать не хочется. Потому что смотреть все равно никто не будет. Чем меньше денег, тем больше грызни. Это тоже история из серии "на дне". Просто в Голливуде дно повыше, люди помельче. В своем интервью New York Times Review of Books он говорит о Голливуде: "Это чудовищное место, я никогда не верил в Голливуд. Но когда я туда приехал, то обнаружил, насколько в действительности оно чудовищно, чудовищно, чудовищно, черно, сплошные головорезы". Кто это говорит? Вероятно, тот же, кто ходил по барам и ночевал в обезьянниках, пока другой сидел, не разгибаясь, за пишущей машинкой. Это говорит Генри Чинаски, персонаж почти всех книг Чарлза Буковски. Иногда трудно понять, кто из них спит со случайной знакомой из бара, хлещет неразбавленный джин, кто дает интервью, пишет книги, снимается в кино, подыхает от боли на больничной койке. Наверное, они и сами не очень понимали, кто из них кто.
Точно так же, как и два вышеупомянутых фильма, большинство рассказов Буковски посвящены жизни самых низов. Алкоголики, шлюхи, бомжи, деклассированные элементы - в первом ряду. Яппи, профессора, продюсеры, издатели - даже не в последнем, а где-то там, за пределами мира, в котором живет Генри Чинаски. Время от времени они появляются, чтобы вручить ему очередной чек на пятьсот долларов, которые немедленно обналичиваются и пропиваются, или пригласить выступить с чтениями, на которые Чинаски приезжает с сильного бодуна. (Разумеется, он облюет аудиторию, а вы как думали?) Из этих вылазок в мир Буковски Чинаски всегда возвращается к себе: "Все было кончено. Я возвращался в свой пропахший плесенью двор, возвращался к безумию, но к безумию моего пошиба" ("Стоит ли избирать себе карьеру писателя").
Но что-то теплится в этой завершенной картине ада. "Я ненавижу людей, - говорит Ванда Генри Чинаски в "Пьяни". - Ты тоже их ненавидишь?" - "Нет, когда угощают друг друга, то они вроде ничего". Это единственная причина, по которой здесь можно существовать. Иначе Буковски перерезал бы себе вены или упился бы до смерти, как Бен Сандерс из фиггинсовского "Покидая Лас-Вегас", не дожив до конца первого сборника рассказов. Всегда находится что-то, что никак нельзя ненавидеть. Любить, впрочем, тоже нельзя, но любовь - это уже слишком много. Отсутствия ненависти более чем достаточно, чтобы оставаться в живых.

Язык Буковски всегда необычайно прост. Недаром он долго работал колумнистом в небольшой радикальной газете - как мы знаем по прозе Сергея Довлатова, это весьма способствует воспитанию лаконизма. При несколько усложненном синтаксисе это всегда простая речь о простых вещах вроде отчаяния, зависимости, любви, смерти. Его рассказы - отточенные до абсолютного совершенства записи внутренних монологов. В диалогах же собеседники скупы на слова - и дело не только в том, что голова одного из них всегда занята решением проблемы "как-бы-ее-трахнуть" или "где-бы-достать-выпить". Просто говорить тут не о чем. Все ясно и так. Обращаясь к нам со страниц книги или с экрана, Чинаски никогда не высказывает ясно своего отношения к происходящему. Нет, это не бесстрастная фиксация реальности. Просто слишком многие вещи, волнующие американский средний класс и людей вообще, не имеют здесь никакого значения: "Мы плывем в сторону Ирландии. Нет. Это же Тихий океан. Мы плывем в сторону Японии. Ну и черт с ней" ("Двенадцать летающих обезьян, которые не умеют правильно совокупляться"). Герой Буковски - вечный "завсегдатай", живущий в одном месте. И это место он повсюду носит с собой. Звезды всюду те же. Не говоря о джине.
Газетчик проглядывает из рассказов - мастерство не пропьешь. "Ты можешь трахнуть мою бабу, но виски мое не трожь". "Покажите мне мужчину, который живет один и имеет вечно чистую кухню, и в восьми случаях из девяти я покажу вам человека с мерзкой душонкой". Но от политики работа в радикальном издании Буковски отвратила, видимо, навсегда: "…И вдруг мы обнаруживаем - опять, - что наши жизни в руках идиотов. Быть может, бомбы никогда не сбросят, бомбы могут и сбросить. Эне, бене, раба…" Они с Чинаски против вранья. И против наркотиков. Да-да, тут другой великий битник, Берроуз, Буковски не товарищ. Героин для Буковски находится где-то там, в благополучных пригородах. Алкоголь много честнее. (Хотя справедливости ради надо признать, что, собственно, Буковски наркотиками время от времени баловался. - Прим. ред.)
Буковски много писал до 1946 года. После того как два его рассказа были приняты и напечатаны, он превращается в Генри Чинаски. Он бросает писать и начинает пить. И пьет десять лет. А через десять лет Чинаски умирает в благотворительной палате окружной больницы Лос-Анджелеса. Он отказывается от операции, а затем ослушивается категорического - под страхом смерти - запрета прикасаться к выпивке. В уже цитированной автобиографии для "Писателей мира" Буковски пишет, что врачи обманули его дважды. Возможно, это так. Но Генри Чинаски они сказали правду. Он умирает в больнице, а выходит из больницы вновь появившийся на свет Буковски. Он снимает квартиру, находит работу, начинает пить и писать стихи. Он печатается. Выходит замуж за миллионершу. Разводится с ней. Снова печатается. Не бросая при этом пить.
"Самое трудное в письме, - говорит он, - это сесть на стул перед машинкой. Как только вы это сделали, начинается кино. Стоит мне сесть, нет никакого плана, никаких усилий, никакого труда. Как будто машинка делает это все сама. Шаг, ритм, танец, быстрота - все это современный век. Атомные бомбы висят на деревьях, как грейпфруты. Мне нравится сказать то, что я должен сказать, и отвалить". Всего Буковски написал больше сорока стихотворных сборников.
Разумеется, это кажущаяся легкость - так со стороны пьяный человек иногда движется с необычайной плавностью, как в невесомости. Но всякий знает, что это обманчивая плавность, за которой невероятный самоконтроль, тем более трудный, что такие сильнодействующие средства вроде алкоголя или языка делают тело и речь ватными.
Старость умершего в 1994 году от лейкемии Чарлза Буковски была более чем пристойной - со всеми атрибутами девяностых: дом в Калифорнии, дорогая машина и молодая жена. Все, что он написал, издано издательством "Черный воробей" (Black Sparrow Press), книги которого и стоят в "Англии". Генри Чинаски до сих пор жив и пьет все так же беспробудно. Недавно я встретил его все на том же Новом Арбате, в "Спорт-баре". Бог весть каким ветром занесло туда обыкновенного американского алкоголика. Перегнувшись через бильярдный стол, он кричал на побледневшего игрока, аккуратного молодого человека в сером костюме: "Можешь трахать мою бабу, но виски не трожь, понял?"