Хиппи, боулинг и ковер: за что мы любим «Большого Лебовски» 25 лет спустя?

Вверх по течению: от лайфстайла до целого культа

«Большой Лебовски» не сразу выбил страйк зрительских симпатий – в 1998 году, когда Коэны презентовали нуар-комедию о бездельнике, и рядом не стояло слова «культовый». Да и восторженные отклики пришли с заметным опозданием: ленту ругали за откровенное фиглярство и хвастовство, пустое подражание детективам Рэймонда Чандлера, а сюжетная канва так и трещала от побочных тем, будь то иудаизм, посттравматический синдром или боулинг. Впрочем, если коэновский набор одних приводил в недоумение, то других подвигал к творческим поискам – недаром вся знаковая система картины уже давно обогатила литературный мир.

Но именно локальность как некая специфика стала обратной стороной медали: в эпоху Интернета фантасмагорическая комедия действительно заразила умы. Красноречие диалогов подготавливало новый культ крылатых фразочек, сравнимый с «Шоу ужасов Рокки Хоррора» (матерятся у Коэнов отменно), Чувак для всех свидетелей эпохи web 1.0 (а уж 2.0 и подавно) стал своим в доску, а абсурдистский сюжет, упакованный в одухотворяющую дзен-притчу о поиске безмятежности, стал новой этико-философской системой – даже бессмертный буддизм, пожалуй, мог бы завистливо смотреть, с каким успехом «дудеизм» рождает новых бодхисаттв. В 2000-е «Лебовски» позвал всех в ночные кинотеатры и до сих пор, кажется, не отпускает: красочная вселенная Коэнов – с их карамельными интерьерами боулинг-клуба, бодрящей легкомысленностью и позитивным бездельничеством – покрыла карту реальности.

Сбитые кегли нуара

Недаром говорят, что Коэны виртуозные ревизионисты и мастера неонуара. Отталкиваясь от атмосферы романов Чандлера (да и поздних ревизий нуара, таких как «Китайский квартал» и «Долгое прощание»), «Лебовски» выпрыгивает за пределы жанровых конвенций. При узнаваемых ключах — запутанной линии с похищенными деньгами и девушкой, невинным героем, влипающим в историю «не в то время, не в том месте», — фильм кристаллизуется в исключительное, самобытное произведение Коэнов. Нуар, где в фокусе – команда бездельничающих игроков в боулинг, источник физической угрозы – нелепая группировка немецких панков, а мотивационный двигатель Чувака – возврат родного ковра, который задавал стиль комнате. Вместо авантюристов и хитрецов коэновский космос движут недальновидные чайники: тропы лос-анджелесского нуара, таким образом, полностью перестраиваются. Если сценаристы классического и постклассического нуара варили детектив «вкрутую», то Коэны предпочитают забыться и кайфовать. Мир, несмотря на хаос и злой фатализм, – причудливая фантасмагория, в которой желательно расслабиться и потягивать коктейль. Не менее важно, что фильм Коэнов смещает акценты: к середине сюжетного калейдоскопа зрителя едва интересуют подробности о выкупе, похищенных людях и виновниках криминального торжества – мы концентрируемся не на событиях, а на отношении героев к ним.

Калифорнийское безвременье: жизнь после 60-х

Коэновский микс жанров и стилей сбивает с толку – сразу и не поймешь, о чем действительно говорит «Большой Лебовски». О крепкой дружбе? О том, что по жизни нужно дрейфовать со спокойствием? Или о любви к мелочам – всепоглощающей страсти к боулингу, которая делает героев теми, кто они есть? Фокус фильма – это динамика сближения противоположностей, двух выходцев из бурных 60-х: хиппующего Чувака, который наверняка в годы Вьетнамской войны гулял с пацифистскими транспарантами, и его друга Уолтера – ветерана Вьетнама, страдающего посттравматическим расстройством (он продолжает жить по тем правилам, которые усвоил со времен индокитайского конфликта). Не просто персонажи, а ментальные срезы 60-х, Уолтер Собчак и Чувак несут свою философию в жизнь, но находят точку сближения даже в ситуации абсолютной полярности. Дружба, иными словами, все еще спасает мир. Пусть и свои личные битвы, конечно, оба по молодости проиграли. Поэтому Калифорния 90-х – это яркий ландшафт безвременья, а если точнее, сразу всех времен, налипших на лос-анджелесском свету: в них кристаллизовалась американская история и вышла в осадок.

Хоть и в оптике Коэнов мир – царство победившего абсурда, где сложно распознать причину и следствие, страшное и смешное, высокое и низкое. Отсюда тот странный парад сцен, многостилевых и различных по амплитуде настроений: от зажигательных танцевальных интерлюдий до восточной медитативности. Юмор в фильме не подкрадывается, а вероломно вторгается, причем, ровно как в жизни, там, где зритель его не ждет: герой грезит о ковре и в дурмане парит на нем, минуя огни Лос-Анджелеса. Сбрендивший Уолтер выкидывает психотические номера, а дело с деньгами и похищениями продолжается фарсом. Коэны поместили ленивого хиппаря в витиеватый мир детективной интриги – и предложили этим вселенным всего-навсего жить в меру своих привычек.

Руководство к бездействию – полезные уроки Чувака

Мало какой персонаж врезается в память, как Чувак в исполнении Джеффа Бриджесса. Отрешенный слушатель Creedence и ловец дзена – если бы Коэны и Бриджесс не создали Лебовски, то такого персонажа все равно следовало бы придумать (легко, допустим, представить Чувака на страницах романов Томаса Пинчона). На фоне бурления событий, хаоса нелепостей и случайных столкновений Чувак гармонично существует сам с собой, подавая хороший пример зрителям. Да, Коэны циничны и способны разбить веру во многие идеалы (неспроста фильм пронизывает ностальгия по утраченным 60-х с их свободой), но Лебовски, виртуозно сыгранный Бриджессом, эту веру отчасти реабилитирует. Можно быть свободным, влюбившись в свое дело и найдя додзё – им вполне может стать зал, где катают шары, или ковер, на котором удобно расположиться и нацепить наушники. Благодаря «Большому Лебовски» уже не кажется абсурдным, что кинематограф горазд не только воспроизводить, но и генерировать новые этические модели. Герой Бриджесса ненавязчиво напоминает, что плыть по течению – это не всегда плохо.