Ильич в растворе: интервью с Леонидом Мозговым

Режиссер в первый раз на "Тельце" стал также оператором, и его изобразительному искусству теперь подвластно все. Изображение буквально бесподобно. Некто, похожий на Ленина и проснувшийся утром старым, больным и голым (Леонид Мозговой) – лишь фрагмент призрачного интерьера. И неглавное, что его обхамил дневальный, а потом он пытался пикироваться с врачом – по-немецки, чтобы мозги размять, – но умножить 17 на 22 был уже неспособен. Что позже поехал гулять с некой жуткой старухой, похожей на Крупскую (Мария Кузнецова), говорил о смерти и партии, все еще ходил сам. Что еще позже встретился с неким усатым гостем, похожим на Сталина, и с ним говорил о смерти и партии, и все еще сам кивал и интриговал.

Да, говорятся в основном гадости, выглядят все уродами, ведут себя безобразно, тюрьма по ним плачет, но все это тоже только фрагменты картин природы и мира. Все это лишь убогие следы непознаваемой тайны целого, которое в облике "Горок Ленинских" представляет собой сумеречную зону. Она поглощает человеческую суету. Движения в зоне по-больничному осторожны, суть сказанного приглушает латышский, грузинский акцент либо проблемы с речью. Зеленый цвет листьев с травой имеет не меньше оттенков, чем в пейзажах Левитана, но все они тоже приглушены пасмурным небом. Интерьер абсолютно точен, но затемнен и не загружен бытом. Грим и костюмы весьма характерны, но в первую очередь не должны бросаться в глаза. Даже белая шинель гостя, похожего на Сталина, вызывает не смех, а лишь тихое хмыканье. Каждый кадр, что называется, дышит самим собой, и фильм оказывается не "про Ленина", а как бы просто "с Лениным". Он вообще про другое - про затухание жизни в целиком одухотворенном мире.
И когда с этим "кем-то, похожим на вождя", случается следующий удар, то он сидит в кресле в пустом саду и наконец улыбается – беспомощно, слабо и столь же таинственно, как мир вокруг него. Кто-нибудь в зрительном зале наконец пожалеет героя, но суть в том, что лишь полностью безмозглым он тоже стал одухотворен. Весь показанный фильмом разум, в общем, для жизни вреден.
Сокуров снял очень сильное, подлинное кино. С его изобразительным искусством мы можем не стыдиться ни Европы, ни Америки. Актеры Леонид Мозговой и Мария Кузнецова совершили буквально чудо подчинения обликам Крупской и Ленина. Сценарист Юрий Арабов нигде не подвел своей достаточно ехидной, резонной драматургией с точными политическими акцентами: как вождь, впадающий в маразм, остается вождем и в маразме, а семья это терпит, а окружение этим манипулирует. У Арабова впрямь получилось, что вся российская власть – абсолют нашей общей подлости, почему и неприкосновенна, и неизменна по сути. Бездуховность российской власти – не отсутствие Бога, а присутствие перед Ним только страха и больше ничего.
К сожалению, как таковой фильм соотносим только с авторами и больше ни с какой человеческой реальностью. Ведь, в сущности, даже облик авторских персонажей не достигает полного сходства с известными лицами с фотографий, да и текст целиком придуман по мотивам воспоминаний. Тайны прошлого авторы продублировали непознаваемостью сущего, так что со стороны ни за что не зацепишься и ни о чем не спросишь. Не поинтересуещься, как жить вне сумеречной зоны, не теряя рассудка.
Конечно, Сокурову ведомо много ответов, и он в полном праве создавать то же самое бесподобное изображение дальше, дальше, дальше. Что-нибудь с запланированным Ким Ир Сеном или Митридатом, или Навуходоносором. Но смотреть его фильмы имеет смысл, лишь интересуясь именно им, а не Навуходоносором. Лишь признавая в нем лично духовного вождя.
С другой стороны, если добровольно починиться Сокурову, а не пререкаться с ним о счастье, о разных вполне невинных телесных удовольствиях и веселых интеллектуальных играх, то его силы духа, чем черт не шутит, может хватить на всех. Об этом, во всяком случае, свидетельствует интервью, полученное нами сразу после премьеры у исполнителя главной роли Леонида Мозгового.
 

-- Фильм меняет отношение к Ленину или к смерти?

-- Хорошо, если к Ленину, но это вряд ли. Когда искусство так уж сильно влияло на людей? Однако для меня фильм стал поводом большого переосмысления. Я с образом "великого вождя" родился и долго жил, и если есть какое-то покаяние для нерелигиозного человека – у меня оно в этой роли. Заповедь "Не сотвори себе кумира" должна быть действенной.

-- А раньше вы так не думали?

-- Я, в общем, неполитизированный, необщественный человек, и серьезно переосмыслять все начал лишь по ходу работы, особенно когда читал кое-какие нередактированные воспоминания 24-25го годов. Там все очень живо: рыжий, конопатый, злой, крикливый фанатик на разных этапах циклотимии. И моей задачей стало понять больного человека в трагической ситуации. Гитлер, которого я изображаю в "Молохе", еще не проиграл Сталинград, а здесь уже все трагично. Полное одиночество, нелюбимая жена, ученики отвернулись, обслуга, скорей, стережет, нежели охраняет, и все им, моим персонажем, осознается.

-- Большинство фактов общеизвестно, но как вы их соединяли для себя?

-- Мое дело – наполнить форму, заданную Сокуровым. В финале он просто стоял за камерой и диктовал, что делать, а я должен был в долю секунды оправдывать то, что он говорит. Финал снимался с одного дубля. Кстати, в "Тельце" я вдруг поймал себя на том, что сострадаю своему персонажу. Ни на "Камне", ни на "Молохе" такого не было. Здесь я играл того, кто очень многое понял, но уже бессилен что-либо изменить.

-- Насколько велика роль Сокурова в вашей жизни?

-- Он – это моя судьба. За десять лет знакомства я стал другим человеком. Актерская зависимость: мне говорят, со съемок стал приходить с другими глазами. Даже если я не соглашаюсь с его мыслью, все равно ее быстро улавливаю. Например, в сценарии нет фразы: "А Троцкий будет против". Это моя идея, но она вошла в фильм, и Александр Николаевич тут же придумал к ней подмигивание – он очень любит импровизацию.

-- Вы в принципе ставите Сокурова над собой?

-- Да, он – большая личность. Себя я большой личностью не считаю, я считаю себя приличным актером. Но, поймите, я знаю многих прекрасных актеров, которые плохо играют в плохих руках. А я даже своей профессией на экране занимался только с ним, под его руководством.

-- И это не позволяет разговаривать на равных?

-- Быть ему равным собеседником я не могу. Он философ, он глубок, глубоко нравственен. Вот мои друзья из Петербургского университета попросили его прочитать несколько лекций для студентов кафедры этики и эстетики, и были блистательные лекции. Я так не умею, не могу говорить…

-- Вы считаете, что подчиненность – в общем-то, норма жизни?

-- Нам вечно долбили: "Мы не рабы, рабы не мы", а правдой это не было. Хотя сам я - не раб, у меня есть чувство собственного достоинства. Моя юность пришлась на 60е годы, и многие начальники пытались меня сломать. Но я упрямый: очень спокойный, мягкий, но переубедить практически невозможно.

-- Почему?

-- Жизнь была довольно трудной, многое пришлось преодолевать. Я с детства стремился к сцене, а после школы испугался и пошел с друзьями в летное училище. Налетал одиннадцать часов, организовал в части хор и литературные чтения, потом бросил. Три раза поступал в театральное, не брали. В результате попал на потрясающий последний курс Бориса Зона – с Додиным, Теняковой, Антоновой. Пять лет проработал в Театре музкомедии с Богдановой-Чесноковой, ушел на литературную эстраду. За тридцать лет сделал пятнадцать моноспектаклей. Я одиночка: театр внутри меня. С Сокуровым встретился совершенно случайно – второй режиссер оказалась моей знакомой.

-- Вы были бы рады, если бы он пригласил вас в остальные части своего цикла о людях у власти?

-- Конечно, я у него готов играть все. Но я это не предполагаю, так как понимаю, что у кинорежиссера совсем другие задачи. Он не должен быть занят судьбой артиста.

Текст: Екатерина Тарханова