В среду вечером на Венецианском кинофестивале пройдет конкурсный просмотр фильма Андрея Звягинцева "Возвращение". За картину сражались четыре крупнейших мировых фестиваля, ее хотел заполучить Монреаль, в Локарно она даже была объявлена в конкурсе, но победили Венеция и внеконкурсный Торонто. Мы беседуем с Андреем Звягинцевым перед премьерой, еще никто не знает, как примут фильм зрители, пресса и жюри, но я узнаю о героях дня много поразительных подробностей, которые иначе как сенсационными не назовешь...
На старейшем кинофестивале смотрят русское кино
В среду вечером на Венецианском кинофестивале пройдет конкурсный просмотр фильма Андрея Звягинцева "Возвращение". За картину сражались четыре крупнейших мировых фестиваля, ее хотел заполучить Монреаль, в Локарно она даже была объявлена в конкурсе, но победили Венеция и внеконкурсный Торонто.
Случай уникальный: фестивали такого класса обычно борются за право показать новые работы знаменитейших режиссеров, а тут фильм без звезд, сделанный на частной телестудии никому не известными дебютантами. Необычна ситуация и для нашего кино: о праве послать картину в Венецию мечтают признанные мастера, но в лидерах оказались люди "со стороны", у которых нет ни опыта, ни даже кинематографического образования. Мы беседуем с Андреем Звягинцевым перед премьерой, еще никто не знает, как примут фильм зрители, пресса и жюри, но я узнаю о героях дня много поразительных подробностей, которые иначе как сенсационными не назовешь.
"Ты кино снимал?" – "Нет, но буду!"
-- Вы кто?
-- Я из Новосибирска, там учился в Театральном, на актерском факультете, мастером был главный режиссер ТЮЗа Лев Серапионович Белов. Он стал меня занимать в спектаклях, и семнадцати лет от роду я начал играть на сцене, сыграл четыре-пять главных ролей.
-- И это дело вы бросили!
-- Бросил это дело, да. Потому что в Москве посмотрел спектакль по Достоевскому в постановке Саркисова и понял, что я ничего не знаю. Поступил в ГИТИС на курс к Евгению Лазареву. Педагогом был Владимир Иванович Левертов – блестящий педагог, от бога. Мне тогда нравилось быть этаким парадоксалистом, Гамлетом таким странным – мы ставили "Гамлета" с одним другом, взяли подстрочник и в прозе играли Шекспира…
-- Кого вы в "Гамлете" играли?
-- Гамлета. Потом я услышал, что молодой режиссер Володя Агеев собирается ставить "Игру в классики" Кортасара, а это один из моих любимых авторов. Играли там, куда пускали – в Доме актера, в Музее Ермоловой, на квартирах каких-то непонятных. Был еще антрепризный "Месяц в деревне" Тургенева. Но актерский мой взлет затягивался: за десять лет два спектакля! А я чувствовал, что не могу без сцены, без зрителя, без реализации.
-- Актерская профессия вас кормила?
-- В 93-м были дни, когда я не мог купить билет в метро. Нищета была капитальная. Тогда так было со многими актерами – поэтому они все ломанулись в рекламу. И были там счастливы, хотя сниматься в рекламе люди театра считают делом зазорным. Мне тоже повезло: я служил в армии с человеком, который учился на оператора во ВГИКе. И в самое трудное время он был в порядке – снимал рекламу. Я ему сказал: спасай, а то умру голодной смертью. Так я тоже начал снимать рекламу, и стало чуть полегче. Получается, что до RenTV я нигде и не служил.
-- А как вы с "RenТV" нашли друг друга?
-- Через документалиста Виталия Манского. А когда моя реклама вышла в эфир, генеральный продюсер "RenTV" Дмитрий Лесневский вдруг спросил: ты кино когда-нибудь снимал? Нет, отвечаю, но буду. Я почему-то тем летом твердо решил, что пусть на свои деньги, но кино сниму.
"Между экраном и мной странная связь"
-- А что, эта идея назревала давно?
-- Желание делать кино возникло в Москве: я бегал во ВГИК смотреть фильмы. Увидел "Приключение" Антониони и столкнулся с чем-то таким, чего не передашь словами. Пришел в зал, смотрю, смотрю, смотрю… смотрю. И вдруг в какой-то момент между экраном и мной установилась странная связь. Я хочу, чтобы Моника Витти повернула голову – и она действительно повернула. Я хочу, чтобы Моника сейчас появилась в том дверном проеме – и она появилась. Не преувеличиваю, честное слово, – это было такое удивительное сопряжение, просто чудо. И с тех пор я не могу изменить этому фильму. Уж сколько их видел потом, но первая любовь остается самой сильной.
-- А кроме Антониони, с кем еще установилась астральная связь? В прессе вас усиленно связывают с Тарковским, но я чувствую, что вы сопротивляетесь.
-- И знаете почему? Это слишком очевидно. Быть русским режиссером и не чувствовать влияния Тарковского вообще невозможно. Я его фильмы впервые увидел в 18 лет и от этой махины освободиться уже не смог никогда. А еще – Брессон, Бергман, Куросава. Из современных – Китано. Потрясающий фильм – "Магнолия" Андерсона. "Красоту по-американски" посмотрел как раз перед первой встречей с "RenTV". Я тогда буквально умирал от безденежья и не знал, как жить дальше. Потому и взялся за рекламу. Делал ее весело и в охотку – мы же не относились к этому всерьез.
-- А в детстве не снимали любительской камерой?
-- Был смешной случай: я пытался снимать камерой "Киев", зарядив ее на свету. Пленка, естественно, погибла, но я этого не сообразил и снимал на ней свое кино, раскадровку делал и все такое.
-- То есть вы пришли в большое кино, не учась этому делу совсем.
-- Да, профессионального режиссерского образования у меня нет. А технологию осваивал прямо на месте. Мои университеты: теория – это киоск, где можно купить книги по кино, а практика – зал Киноцентра, где я смотрел фильмы.
-- Какую работу вы считаете первой серьезной?
-- В 2000 году на "RenTV" задумали начать производство сериалов. Я выбрал жанр психологического детектива и снял для сериала "Черная комната" три новеллы.
"В тринадцать лет уже личности"
-- "Возвращение" производит впечатление картины зрелой, выношенной. Как вы пришли к этому материалу?
-- Мы с Лесневским договорились сделать полнометражный фильм. И стали искать сценарий. Искали долго, и он наткнулся на "Возвращение". Я прочитал и понял, что там можно расположить еще какие-то свои смыслы – в этой истории была глубина. Фильм от сценария отличается: отец был еще более брутальным, просто супермен. А вся история подавалась как воспоминания сорокалетних героев, которые теперь живут в Америке. Они находили свой старый дневник и договаривались ехать на озеро своего детства. Кроме того, в сценарии была подробно разработана история с кладом и бандитами, которые за ним охотятся, а она все уводила в сторону.
-- Вы очень хорошо даете понять зрителю, что клад вам неинтересен и что суть в другом. Но это, по-моему, рискованный шаг – многие остаются в недоумении.
-- Мне говорили: надо что-то придумать с этим кладом. Но я тупо уперся – чувствовал, что все правильно. И даже на студии, когда я ночью показывал черновую сборку фильма, меня спрашивали: а с кладом-то что? Это была страшная для меня ночь: я сам захотел показать сырой материал продюсеру Диме Лесневскому – мне казалось, что все рассыпается. Но когда просмотр закончился, я успокоился и понял: все как надо. И Лесневский первым ответил на вопрос, куда делся клад: неважно! Это тайна, которая уходит вместе с отцом.
-- Ребята в фильме играют тоже очень зрело – я не припомню в нашем кино, чтобы дети так по-настоящему все пропустили через себя. Вы долго их искали?
-- За полгода просмотрели более 600 ребят. Я все записывал на видео и с каждым обязательно общался. А когда увидел этих двоих, то сразу понял, что они в свои тринадцать лет уже личности.
-- В какой мере их экранные образы совпадают с их характерами?
-- Характер старшего, Володи, пожалуй, совпадает. Я не требовал от актеров, чтобы они играли, – мне нужно было, чтобы они реально существовали в кадре. Володя в жизни человек странный, к жизни неадаптированный, и он каждый дубль играл по-другому. А Ваня – просто виртуоз, он играет, причем очень органично, хотя ничего противного своей природе не делает.
-- Ваня и в жизни такой бурундук?
-- Совсем нет. Он очень открытый и светлый.
"Так у нас же все дебютанты!"
-- Второй важный человек в картине – превосходный оператор. Кто он?
-- Миша Кричман тоже не учился во ВГИКе, у него тоже нет профессионального кинообразования. Он учился в Полиграфическом и знает типографское дело. Но он так мощно одарен как визуалист, что все равно пришел в кино. Когда я взялся делать новеллы для сериала "Черная комната", была идея каждую снять с разными операторами – хотел поиграть со стилями. И так сложилось, что первую новеллу мы снимали с Мишей. Меня с ним познакомил один из друзей – сказал: потрясающий оператор. Миша дал мне посмотреть свой музыкальный клип, но меня это как-то не убедило. Тогда он дал другую кассету – домашнее видео, снятое во время путешествия по Испании. И меня поразили его ракурсы, его композиции. И мы сняли с ним все три новеллы.
-- В вашей картине очень сильная музыка, но о композиторе Андрее Дергачеве я тоже раньше не слышал…
-- Так у нас же все дебютанты! Молодой парень, который дома на компьютере создает вот такую музыку. Лаконичную и глубокую.
-- Он что, никогда не выходил на публику? Не давал концерты, не писал для радио?
-- Нет.
-- Чем же зарабатывает на хлеб?
-- В одном московском ресторане стоит у входа живой статуей. Это его основная работа: он застывает в какой-то позе, а в конце вечера хозяин ресторана платит ему деньги.
-- Тогда как вы его нашли?
-- У меня есть давняя подруга, актриса театра Анатолия Васильева. И я как-то ей сказал, что запускаюсь с полным метром и ищу композитора. Есть, говорит, один парень… Дала кассету – я послушал и решил с ним встретиться. Он очень хорошо чувствует современность, но понимает, что только на современности все строить нельзя. Что должны быть корни, должна ощущаться древность, он много использует аутентичные инструменты…
-- Он что, весь саундтрек фильма так на синтезаторе и сотворил?
-- И еще использовал реальный звук дудука. Был случай, когда мы с Мишей Кричманом еще возились с раскадровкой, а композитор уже принес сорок готовых эскизов! Он человек очень свободный и не любит, когда его подгоняют, давят сроками.
"На моих глазах произошло чудо"
-- Сюжет фильма можно назвать жестоким. Вы сразу объяснили актерам, какие нравственные пытки им предстоят?
-- Костя Лавроненко, игравший отца, к сожалению, все знал, и это ему мешало. Лучше, когда никто ничего не знает.
-- А что, для ребят все эти испытания были неожиданностью?
-- Нет, они знали. Но вот сцена избиения Володи… мы с Костей договорились, что он все сделает по-настоящему. Он после съемки ушел к берегу и плакал – не мог бить ребенка.
-- Закончив картину, вы почувствовали, что она получилась?
-- Не знаю… У нас сложные были съемки, за сорок дней только три выходных. Снимали по 12 часов, все валились с ног. Я по утрам едва продирал глаза, даже на завтраки не ходил, чтобы хоть немного еще поспать. Мы дебютанты и поэтому не рассчитали график. Втискивались в сроки, в смету, тяжело было.
-- Импровизировали или шли точно по плану?
-- Весь фильм был предварительно нарисован: с чего эпизод начинается и чем заканчивается. Но импровизации тоже были.
-- Что в фильме вам кажется наиболее удавшимся?
-- Финальная сцена, когда они причаливают. Я попросил Володю представить себе некий ритуал. Не бытовое действие, а ритуальное. Все то же самое: берешь рюкзак, тянешь лодку – но в два раза медленнее. Посмотрел на экране – понял, что на моих глазах произошло чудо. Это самый длинный в фильме трехминутный кусок. И мне хотелось длить его еще и еще…
Мнение эксперта: Русское кино возвращается к традициям
В беседе с "РГ" известный немецкий киновед Ганс Шлегель, который входит в команду отборщиков Венецианского фестиваля, сказал, что оценивает шансы фильма "Возвращение" как очень высокие. "Я считаю, что это не просто удачная, а превосходная картина, – сказал он. – Для меня даже ее название символично: впервые за многие годы русское кино не пытается подражать плохим американским триллерам, а возвращается к традициям 60-х, когда ваше кино было одним из сильнейших. Андрей Звягинцев сделал очень современный фильм, но этот фильм связан не с модой, а с мощной корневой системой русской культуры. Я рад, что Венецианский фестиваль может его впервые показать международному зрителю".