Интервью с Николаем Еременко

-- Вы впервые появились на экране в фильме "О озера", где ваш герой ловко кадрил Лену Бармину в исполнении Белохвостиковой - и закадрил бы, если б не режиссерская рука Герасимова. С его легкой руки в кино вышло не одно поколение актеров. Что это была за школа и чем отличалась от других?

-- В нашем актерском ремесле школа - вещь бесценная. Когда я вижу современную молодежь, которая представлена сама себе и плавает без руля, ветрил и ориентиров, я понимаю, какой подарок мы получили в жизни от того, что у нас был Учитель. Сейчас таких нет, и это чувствуется. А отличалась от других его мастерская прежде всего тем, что не специализировалась только на актерском мастерстве. Герасимов прежде всего старался развить и воспитать ум. Он говорил, что из каждого умного человека можно сделать артиста. Но при этом оговаривался, что не из любого артиста может сделать человека. И вообще из всех человеческих качеств первым он ставил ум. Остальное, он считал, можно приобрести упорным трудом. А ум - или есть или нет. Ему было интересно развивать человеческие задатки и поэтому интересно общаться с молодыми. Интересно было запустить в ученике умственный механизм, который у некоторых и до смерти остается незапущенным. Его-то собственный мозг работал постоянно…

-- В вас он тоже запустил этот "умственный механизм"?

-- Конечно! Главным в его школе было то, что он любил и умел публично размышлять. Это поразительная и редчайшая способность, и по прошествии многих лет именно она представляет для меня наивысший интерес. Не кино, не живопись… не музыка даже, а именно эта способность мыслить. Обычно люди разговаривают друг с другом заготовками - им так удобнее. Естественно, и у Герасимова были такие домашние заготовки - это свойственно любому человеку, особенно общественному. Но поразительными были не они, поражало рождение мысли у тебя на глазах. Это ни с чем не сравнимо.

-- В самом деле! В университете у нас был только один лектор, Абрам Ильич Фет, умевший размышлять здесь и сейчас. Это легко было проверить, подкинув ему заковыристую задачку. Он мог ее и не решить сходу, но одно то, как он ее решал, было потрясающе.

-- Конечно, в этом все дело. Размышляя, Герасимов учил размышлять нас. Я помню ощущение от проворачивания своих не то что заржавевших, а просто никогда не работавших шестеренок. До этого я был как собака - все чувствовал, но выразить не мог. Интуиция была природная. Актер часто обладает только интуицией, ему не обязательно хорошо мыслить и хорошо говорить, это не его задача. Он - исполнитель чужой воли, проводник. Режиссерам часто даже нравится, когда актер работает бессознательно. Результат есть - свободен! А думать - не ваше это дело, гражданин… Герасимов был не такой. Я видел, как веселел его взгляд, когда он обнаруживал, что "процесс пошел" и ловил это пробуждение мысли. Это было замечательно.

- За страсть к советской демагогии Эйзенштейн называл Герасимова "красносотенцем". В общении с вами в нем тоже чувствовался отпечаток советского образа жизни, требовавшего от публичного человека соблюдения идеологической дисциплины?

-- Сергей Аполлинарьевич был разным. А истина, как говорил Платон - это целое. Умением жить при том строе, который его воспитал, Герасимов владел в совершенстве. И соответствующими формулами тоже. Как тогда говорили: "Кем бы я был, если бы не революция!". Да и в самом деле - кем бы он стал? Но это не значит, что голова у него не соображала, что он не понимал, что вокруг происходит. Другое дело, что он не всем показывал, как мучился от несоответствий, от "потери всяких ориентиров в жизни", как он говорил… Соблюдая советские ритуалы, он в то же время помогал людям, которые считались не вполне советскими или просто диссидентствующими. Тарковскому, например. Я помню, как Толя Солоницын впервые пришел к Герасимову сниматься. Все, кто работал с Тарковским, просто с ума сходили от его гения, я это видел по своей однокурснице Наташе Бондарчук. И Солоницын подходил к Герасимову очень настороженно, ожидая, что сейчас на него обрушится нечто кондовое. Готовился к идеологическому бою, одним словом. И был совершенно ошарашен и покорен Герасимовым, который говорил ему об искусстве на своем языке, но по сути то же, что и Тарковский.

-- Рассказывают, что как-то Михалков с Адабашьяном выходили из зала после выступления Герасимова. "А неглупо старик говорил. Надо бы его пересмотреть" - сказал Михалков. "И перемонтировать" - добавил Адабашьян.

-- А лет через двадцать кто-то скажет то же самое про их фильмы. Это нормально. Я, может быть, как никто из учеников Герасимова, видел его в разных состояниях и могу сказать, что это был очень живой и жизнелюбивый человек. Неслучайно, что в конце жизни он сыграл Толстого - что-то общее в них было. Учительство, например. Вообще, я пришел к выводу, что лучшие учителя - это бывшие грешники…

-- Действительно - кто же, как не они, могут предостеречь учеников от впадения в свои грехи? Евгений Данилович Сурков, которого вы наверняка знали, говорил мне, что у Герасимова были два состояния: "быть" и "казаться". В первом он пребывал в приватной жизни, во втором - в публичной. Как и сам Сурков. Вы это замечали?

-- Тогда это было свойственно всем. Это был образ жизни. К тому же не надо забывать, что Герасимов был актером, притом великолепным. А актера хлебом не корми - дай ему кого-нибудь сыграть или прикинуться кем-нибудь!

- А какова была роль Тамары Федоровны Макаровой в их тандеме?

-- Они были уникальной парой. Отсутствие своих детей вызывало у них какое-то особое отношение к ученикам. Ведь не все педагоги могут отважиться открыть ученикам свою жизнь. А они открывали.

-- Свою реальную жизнь?

-- Нельзя же все время играть! Они забывались, становились самими собой, как в семье. И это тоже была школа. Герасимов, как никто, умел быть кавалером - и мы видели, как мужчина должен относиться к женщине. В то же время они могли ругаться при нас - вплоть до семейных сцен! до хлопанья дверьми! А мы сидели, совершенно ошалевшие дети, не понимавшие, что происходит, где игра и что всерьез…

-- Из-за чего они ссорились?

-- Да из-за чего угодно! На почве преподавания, по поводу здоровья… "Зачем ты куришь?" "А ты сегодня ел?!". Ведь если у Герасимова болела печень - у целого курса менялось настроение. И весь этот быт - на фоне высокой философии и размышлений о жизни и смерти. Такой вот роскошный театр двух актеров…

-- Вы пришли в кино в 70-е годы, которые, как считается, начались в августе 68-го. Ощущали ли вы себя частью или выразителем своего поколения?

-- Того, что было с Рыбниковым или Юматовым, с нашим поколением уже не происходило. Не было такого типа, который бы воплощал время… или кино им не интересовалось. Мы играли полупридуманных героев вроде тех, что были в "Пиратах ХХ века". И в моей актерской биографии нет какого-то определенного амплуа, нет "социально-типического" героя. Много исторических ролей, но знаковой для времени фигуры среди них нет. Да и у меня не было особого желания играть представителей своего поколения, я всегда иронизировал над расхожим вопросом: "А хотели бы вы сыграть нашего современника?". Кинематограф сам определяет, кто ему нужен, его мало интересует, что ты можешь, он использует тебя в том русле, в котором ты борозды не портишь. Мои сокурсники, например, знают, что я характерный и даже комедийный артист. Но после "Красного и черного" меня стали воспринимать как героя-любовника, а после "Пиратов ХХ века" - как супермена. Хотя я с этим боролся как мог. Только сейчас, наконец, сыграл в комедии - в "Крестоносце-2" Ивана Дыховичного, в роли, весьма ировничной по отношению к тому, что я делал раньше… А 70-е годы были для меня годами большой работы. Я был очень увлечен своей профессией. Это была ниша, в которую можно было спрятаться от тревожных вопросов, и замечательное самооправдание. Ведь единственное, в чем человек дошел до совершенства, так это в умении оправдать себя. Конечно, жизнь иногда заставляла вылезать из скорлупы и вякать что-то такое, что было нужно партии… Так было принято. Мы делали это с иронией, но делали. Ведь когда ты снимался в хорошем фильме, становился популярным, тебя обязательно начинал со всех сторон окучивать комсомол. Тебе давали премию Ленинского комсомола, делали членом ЦК ВЛКСМ - и отказаться было как-то и не с руки. Моему продвижению по комсомольской линии, правда, мешали длинные волосы, неподобающие советским комсомольцам, и меня все время просили подстричься… а я не мог, потому что этими волосами зарабатывал деньги. Если б компенсировали урон, может, и подстригся бы… Но все же я сподобился посмотреть на Брежнева, будучи делегатом 19 съезда комсомола. И надо было слышать, что в зале говорили, когда он плелся к трибуне! Оглядывались, конечно, нет ли рядом стукача, но все равно трепались. Нормальные были люди…

-- Я хочу оспорить утверждение, что вы не сыграли "героя нашего времени". Сыграли - в "Красном и черном". Ведь Герасимов, проделав все необходимые в то время телодвижения, то есть поклявшись ни на шаг не отступать от классика, тут же подменил героя. Стендалевский Жюльен Сорель - "невысокий и щуплый юноша" лет семнадцати-восемнадцати, а мадам де Реналь - "высокая статная дама" тридцати шести лет, которая, став его любовницей, заменяет ему мать. В фильме все наоборот. Ваш герой - высокий и статный мужчина, мужественный вид которого настоящую г-жу де Реналь "только отпугнул бы", как специально оговаривается Стендаль. Г-жа де Реналь в исполнении Натальи Бондарчук выглядит младше вас, и ваш Жюльен явно доминирует над ней, выступая опытным соблазнителем по отношению к заблудшей овечке…

-- Когда мы начинали репетировать "Красное и черное" во ВГИКе, мне было 18 лет, и я был намного щуплее. А фильм был снят только через семь лет.

-- "За время пути собака могла подрасти"?

-- Что она и сделала. Герасимов, конечно, мог бы подумать о других актерах, но он любил снимать своих учеников и не хотел отступать от этой традиции. Да и не только в традиции было дело. Он не любил работать с "чужими" артистами, потому что "им надо все объяснять с самого начала, а вы все уже знаете…". А я мог с ним работать без слов. И на это стоило посмотреть, уверяю вас. Так что, отступая от романа, он руководствовался не идейными, а, скажем так, практическими соображениями. И в любом случае совершил меньшее отступление от Стендаля, чем французы, которые сыграли только один любовный треугольник, оставив за бортом весь роман. Да и не физические данные героев нас интересовали, а суть - про что и зачем.

-- Стендалевские физические характеристики героев прямо связаны с их психологией, так что я говорю о сути. Сорель из романа - лицемер, честолюбец и мальчишка-плебей, который доказывает себе, что способен войти в высший свет, и завоевать как взрослую даму, так и заносчивую девчонку-аристократку. Ваш герой - взрослый человек, позер, карьерист и приспособленец, который, пользуясь женщинами, пробирается наверх - эдакий "милый друг". Один стрелял в г-жу де Реналь потому, что его оскорбили в лучших чувствах, другой - потому, что его карьерные замыслы раскрыты. Андре Моруа как-то задал себе вопрос, кем бы был Жюльен Сорель, лишенный честолюбия и неистовых страстей, и ответил - пошлым лакеем. А в вашем герое страстей как раз и нет - он статен, статуарен и целенаправлен…

-- Тем не менее, он меняется. А в тюрьме просто преображается. Я очень хорошо чувствовал этого француза, потому что честолюбие для артиста - как бензин для машины - не поедет. Сейчас, когда мне почти полтинник, есть большая опасность - что честолюбие кончится (смеется). И мне нравилось, когда "Правда" - а она у нас была "центровая" по всем параметрам - написала, что "молодому артисту удалось сыграть самое трудное в актерской профессии - диалектику души".

-- Вот так они и поступались своими принципами. Ну как марксисты-ленинцы могли признать существование души?!

-- Жизнь заставила. А насчет статуарности вы, наверно, правы, потому что общество предлагало ему именно такой образ - статуарный. Открытые страсти были плохим тоном, а он очень не хотел казаться простолюдином. Это уже на самом верху можно вспомнить про свое происхождение и похвастать тем, как ты всех сделал и с какого низа прорвался на самый верх…

-- Вот это и есть герой семидесятых!

-- Может быть. Мудёр был Герасимов, мудёр… Знаете, почему он взялся за калссику и за историю? Чтобы уйти от этих производственных тем, от цемента и арматуры, от "Сталеваров", которые во МХАТе на сцене настоящую сталь варили…

- Тут и ответ на вопрос, кем бы он стал, кабы не советская власть. Не снимал бы публицистику вроде "Журналиста" или "У озера", а делал бы "нетленку". Или кассовые хиты вроде "Пиратов ХХ века", только чуть поумнее, чтобы и пацанов не отпугнуть, и взрослым дать свою долю удовольствия. Абсолютный, кстати, был рекорд для отечественных фильмов - 87,6 милллиона зрителей, весь молодняк, второе место после "Есении". То же, что "Великолепная семерка" восемнадцатью годами раньше, когда все мальчишки сошли с ума от Юла Бриннера. Как это вы сподобились там сыграть?

-- Сломанные кинотеатры и пустые школы по утрам, потому что все в кино… Многих удивляло, что я взялся за такую роль. Так было не принято. Нужно было разрабатывать старую жилу, приносившую успех и доход. Здесь же было неизведанное поле, на котором я еще ничего не доказал. И после грандиозного успеха "Пиратов" я был озадачен… с одной стороны было радостно, а с другой - как-то не по себе. Играешь Стендаля - тебя не называют лучшим артистом года, играешь моториста, который только дерется и плавает - называют. Да и для любителей "Красного и черного" это был шок. Я получал гневные письма: "Как вам не стыдно?! Как вы могли так низко пасть с высот искусства?". А с другой стороны, детские послания: сплошной восторг и просьбы выслать инструкции по каратэ. И с тех пор смотрят и смотрят. Хотя я с самого начала иронично относился к этому своему спортивному опусу. Была одна задача - выжить и вытерпеть все эти съемки… в которых я так опрометчиво решил все трюки сделать сам. Тогда это было для нас с Нигматулиным раз плюнуть, потому во ВГИКе мы с ним занимались этим каждый день. Это сейчас у меня болит крестец, и локоть начал болеть, потому что мы на цементном полу показывали эти драки всем, кто попросит, по десять раз на день. А наше государство довольно цинично себя вело - с одной стороны, зарабатывало на фильме бешеные деньги, а с другой считало своим долгом размазать его по стенке за "подражание Западу". Хотя Брежневу так нравилась эта картина, что ее за ним возили, когда он отправлялся отдыхать. Правда, он все время забывал, кто там наш, а кто не наш, и спрашивал: "Это наш того ё….?" Ему говорили: "Наш, наш, Леонид Ильич" - "Молодец…"

-- Почему так и не вышло продолжение "Пиратов"?

-- Был сценарий, а потом картина "Тайны мадам Вонг", но мы отказались там играть, потому что все было намного слабее. А потом Нигматулина убили. Недавно мне предложили снять продолжение "Пиратов" в качестве режиссера. Тем более, что есть сын Талгата - копия отца. Можно было бы сделать, из нас песок еще не сыпется. Да вот кризис все обвалил…

-- Самое время перейти к "Сыну за отца". Вы согласны с тем, что это "красно-розовое кино"?

-- Я об этом не думал. Я думал о том, что мой отец до сих пор коммунист - не ортодокс, не экстремист, нормальный человек… и в этом что-то есть. Я делал картину для отца и по поводу отца, уважительно относясь к его идеям… Он стал коммунистом в концлагерях, где провел всю войну, совершил несколько побегов и был приговорен к смерти. Я вижу, как этим людям трудно понять, что происходит. Я мог бы и не играть в этом фильме по своим актерским соображениям, но поскольку мы с отцом никогда раньше вместе не играли, это дополнительная реклама, что в наше капиталистическое время немаловажно. К тому же фильм снимался в Белоруссии. И если это "красно-розовое" кино, то вы забыли слово "сказка". Это красно-розовая сказка. Это как хотелось бы, чтобы было. Чтобы всем бандитам надрать ж… Все, что не реализовано в жизни - реализовано в этом фильме. И народ выходил после него с хорошим настроением, как в советские времена. Это ностальгия по старому кино, старому времени и одновременно прощание с ним.

-- Я слышал, что он имел грандиозный успех в Северной Корее…

-- Да, корейцы приняли его на "ура", а конце орали: "Бей буржуев!". Там же в конце старые партизаны расстреливают бандитов, а там все партизаны, как в Белоруссии…

-- А я, представьте себе, сочувствовал этим "бандитам". Что плохого они сделали? Подписали договор с директором больницы, которого играет ваш папа, и организовали там ночной центр досуга. Ну, сауна, ну, девочки - кому это мешало? А ваши герои объявляют им партизанскую войну!

-- Ну, директор-то не знал, что подписывает, потому ни черта в этом не петрит… Да и мой отец ничего в этом не понимает.

-- Незнание закона не избавляет от ответственности…

-- Да, но он-то такой, какой есть. Совесть коммуниста не может позволить ему допускать такой разврат. Ну, несоместимо это с его коммунистической моралью!

-- А совместимо ли с коммунистической моралью похищение детей своих противников?

-- А их же методами! Мы ж так Наполеона сделали! Он совершенно был поражен, бедняга, как это так можно воевать!

-- Судя по вашему жизнерадостно-ироническому смеху, для вас съемки фильма были забавным приключением…

-- Конечно. Когда снимаешь без денег, без пленки, по одному дублю, и что-то получается - как не радоваться?

-- А "Отец за сына" - будет?

-- У меня нет режиссерских амбиций. Я многим предлагал снять этот сценарий Черныха. Все отказывались. Я был поставлен перед выбором - или я, или никто и никогда. Вот такая авантюра.

-- Многие актеры приходят в режиссуру, чтобы сыграть то, чего им не предлагали другие режиссеры…

-- Ну, тогда надо Михалковым становиться. И сменить свою творческую ориентацию, а это не легче, чем поменять сексуальную. Это другая профессия, а у меня абсолютно актерские мозги. Я исполнитель - или прикидываюсь таковым…