Один из последних и самых отчаянных романтических фильмов XX века.
Запланированные к двухсотлетию великой французской революции «Любовники с Нового моста» вышли в самом конце 91-го и стали пышным завершением случившейся во Франции 80-х революции кинематографической.
Картина подытожила не только режиссерскую карьеру Леоса Каракса, но и описываемую аббревиатурой BBC (Бессон-Бенекс-Каракс) «новейшую французскую волну». Открытый Бенексом в «Диве» и манифестированный в середине 80-х кинематограф барочной чувственности, формальной изысканности и ломаного ритма закончился вместе с самими восьмидесятыми. «Любовники» закрыли тему.
Бессон снял «Никиту» и ушел в коммерческое кино. Бенекс почти на десять лет спрятался в телевизор и документалистику. Каракс, пережив все сопутствовавшие выходу «Любовников» в свет злоключения, остался у разбитого корыта. Редакция “Cahiers du Cinema”, придумавшая термин «новая новая волна», конечно, выпустила специальный, посвященный одним только «Любовникам» номер, а также в очередной раз назвала Каракса главной надеждой французского кино. Но реакция публики, принявшей фильм прохладно, с позиций дня сегодняшнего кажется куда более оправданной.
Вольные, как почерк сумасшедшего, не признающие для себя никаких рамок, «Любовники» действительно повисли на ниточке между графоманией и гениальностью, фарсом и высокой трагедией. Во всеоружии безумного изобретателя Каракс берется за невозможное – он заново формулирует, какой должна быть на экране любовь. Это, конечно, эксперимент, но он лишен научного хладнокровия. Сложная конструкция пружин, пробирок, проводов и рубильников со всеми признаками болезненной гениальности запущена, чтобы доказать – затершееся по мелодрамам и ромкомам слово на букву «л», может, и не мясо уже, но все еще что-то определенно очень кровавое.
Как и в своих первых двух работах, Каракс пляшет от банальнейшего сюжета «парень встречает девушку». Жюльет Бинош (девушка режиссера) и Дени Лаван (его альтер-эго), эти любовники из неве- роятной вселенной, где мимолетный секс без чувства был чреват полной гибелью всерьез, приходят в мир, где не то что на- стоящая любовь, но даже искусство невозможно: художнице Мишель не зря отказывают больные глаза. Нельзя здесь рисовать. На отгороженном строительными лесами, калечном Понт-Неф любовь должна родиться заново. Но сможет ли?
Клошар Алекс подбирается к брошенной кудрявым виолончелистом Мишель, чтобы загипнотизировать ее, лишить воли, закружить в бешеном фейерверке, выжечь ее прошлое: огнеглотатель Алекс не зря поджигает объявления о розыске новой подружки. Из огня должно родиться нечто новое. Но гальваника не срабатывает, искры прошивают тело впустую. То ли место посреди Парижа уже не годится для подобных экспериментов, то ли время не то. Все, на что могут рассчитывать жители Понт-Неф, – это немного близости. Они не любовники, только поводыри друг другу. Впрочем, лучшим доказательством «невозможности любви», а вместе с ней и «новой чувственности», оказываются не обстоятельства сюжета «Любовников», а драма, развернувшаяся во время производства картины.
Ведь, что такое «Любовники с Нового моста»? Это Каракс, который строит в чистом поле мост со всеми окрестностями. Каракс, который хоронит продюсера и полгода ждет сломавшего ногу Лавана, чтобы потратить половину бюджета на воссоздание юбилейного парижского фейерверка. Каракс, который расстается с Бинош.
«Я на самом деле не любила тебя, Алекс», – пишет Мишель на мосту, уходя от Алекса. Ее слова становятся строчкой режиссерской биографии. Финальные сцены отливают сказочной фальшью. Это уже попытка уговорить себя: «Все еще может быть, все можно изменить».
Мост будет отремонтирован, глаза вылечены, грехи искуплены, хромота пройдет.
— У тебя счастливый вид.
— Да, я заряжен любовью. Притом что все, конечно же, кончено. Нет любви, не было и не могло быть. Герой Лавана, пытаясь заглушить боль, едва не тонет со своей горе-возлюбленной в Сене, а Каракс уходит в сахарный хэппи- энд, хотя знает, что никаких хэппи-эндов на самом деле не бывает…