«Последняя девушка» как оправдание садизму

Как принято считать, матерью всех «последних девушек» является героиня Джейми Ли Кертис из классического слэшера «Хэллоуин» (1978). Вообще-то предвестником слэшеромании стал еще Тоуб Хупер с «Техасской резней бензопилой» (1974), а закрепил успех подобных фильмов Шон Каннингем в «Пятнице, 13-е» (1980), но именно лента Джона Карпентера произвела наибольший всплеск и породила широкую моду на кровавых маньяков в масках, наводнивших кинотеатры. Хорроры начала восьмидесятых предлагали зрителю практически один и тот же набор продуктов, просто в разной упаковке; т.н. эффект «длинного хвоста», когда все студии сдирали друг у друга успешный и вместе с тем недорогой сюжетный концепт, способствовал цементированию правил игры: зачем менять то, что и так работает? Если в финале «Хэллоуина» выжило единственное лицо женского пола с набором определенных качеств и это понравилось зрителям, пускай так будет всегда. В результате «последняя девушка» стала неотъемлемой частью сюжета любого фильма о маньяке, кромсающем подростков острыми предметами («слэшер» – от англ. Slash – рубить сплеча). Убить ее на экране стало так же невозможно, как собаку, ребенка или слабоумного.

Популяризированная Карпентером сюжетная формула предполагала нехитрый список условий. В джентльменский набор, как правило, входил загадочный убийца, активизировавшийся в красивую календарную дату (пятница, 13-е, Хэллоуин, Рождество, День святого Валентина и т.д. – понятно, к чему потом привязывались премьеры). Его жертвы – чаще всего не очень симпатичные молодые люди, предпочитающие развлечения с ярко выраженной аморальной подоплекой: курение марихуаны, нелегальное распитие алкоголя, добрачный секс. Пока совершаются убийства, взрослых поблизости нет: или они заняты, или подростки сознательно уехали от них подальше, дабы никто не мешал им «отрываться». Иногда обреченную молодежь пытается предупредить об опасности местный сумасшедший, обладающий информацией о прошлых деяниях маньяка, но на его слова никто не обращает внимания. Убийца убирает беспечных жертв быстро, часто по несколько за одну ночь, делая это расчетливо, без шума, так что когда до их оставшихся в живых друзей что-то начинает доходить, окрестности уже завалены трупами. Продержавшаяся дольше всех девушка, которую маньяк приберег «на сладкое», оказывается достаточно сильной, чтобы перебороть свой страх, дать убийце отпор и отправить его на тот свет. Правда, не насовсем – ведь еще обязательно будут сиквелы.

«Последнюю девушку» обычно несложно вычислить задолго до развязки: она умнее, серьезней, скромнее и ответственней своих товарищей, не имеет вредных привычек, не раздевается в кадре и не использует любую возможность, чтобы заняться сексом, часто вообще оказываясь девственницей. Типичная «последняя девушка» – в меру привлекательная брюнетка, относящаяся к распутству своих подруг-блондинок без показного осуждения, но сама отнюдь не спешащая нырнуть в пучину разврата (хотя киносериал «Пятница, 13-е» несколько раз нарушал негласную установку насчет «невинности»: там некоторые дожившие до финала девушки могли и марихуаной затянуться, и закадровый секс иметь, и даже родить ребенка – все им сходило с рук; но какое же правило без исключений?). В том, что выживает наиболее невинный персонаж, есть определенная сюжетная логика: маньяк намерен убить всех, но именно аморальные подростки привлекают его в первую очередь, так что «последняя девушка» имеет некоторую фору. Правда, нет гарантии, что ее не уберут в самом начале следующей серии, но первую-то она должна пережить обязательно – на то она и final girl.

Этот набор клише действует в хоррорах с конца 70-х годов в почти неизмененном виде и, хотя его уже неоднократно деконструировали в фильмах вроде «Крика» и пародийных «ужастиках» типа «Очень страшного кино», с годами изменился мало. Разве что волна ремейков нулевых годов, влившая кровь в подугасший было жанр, задала тренд на более глубокую прорисовку образов маньяков: если раньше это были просто злобные существа с не ясными до конца мотивами, подаваемые авторами как «чистое зло», то в новом киновеке, стремящемся к реализму, их стало модно представлять травмированными людьми с изломанной судьбой (детство без любви, пьющие родители, насилие в семье). Но образ «файнал герл» остался прежним – внешне она тихоня и скромница, но если жизнь заставит, то будет и «спортсменка», и «комсомолка».

Время не стоит на месте. Уже появились мобильные телефоны, Интернет и GPS, мешающие сценаристам строить сюжеты по старым лекалам. Уже персонажи хорроров не могут подобрать незнакомца на дороге или съехать с шоссе на грунтовку, не пошутив предварительно, что «в кино с этого начинаются все неприятности». Уже считается неприличным говорить в кадре «я сейчас вернусь» – потому что даже дураку понятно, что никто никуда после этого не вернется. А «последние девушки» по-прежнему живее всех живых: недавние «Нечто» и «Хижина в лесу» тому доказательства. Почему же они так живучи? Хотя правильней было бы спросить – почему это вообще работает?

В одном анекдоте сказано: ну, во-первых, это красиво… До пришествия на экран Лори Строуд («Хэллоуин»), Нэнси Томпсон («Кошмар на улице Вязов») и других видных представительниц жанра Голливуд столько лет кормил зрителя победительными мускулистыми мачо, что зритель обрадовался смене пластинки: женщина в роли экшен-героини – это было ново и свежо. Эллен Рипли из «Чужого» не даст соврать.

Во-вторых… Здесь, пожалуй, не обойтись без помощи кинокритика Кэрол Джей Кловер, еще в 1992-м (за несколько лет до Уэса Крейвена с его «Криком») издавшей книгу-исследование «Мужчины, женщины и бензопилы: половой вопрос в современном хорроре», где было впервые сформулировано амплуа «последней девушки». Будучи не только профессором университета Беркли, но также феминисткой, Кловер подошла к вопросу феномена final girl со строго гендерных позиций.

Прежде всего ее заинтересовало, почему в первой половине фильма симпатии зрителей принадлежат убийце, а во второй – одной из его жертв. «Если основная аудитория хорроров состоит из молодых мужчин, получающих удовлетворение от того, как на экране терроризируют и убивают женщин, почему их радует победа женщины в финале? – писала исследовательница. – И почему это почти всегда женщина (исключения вроде “последнего парня” в забытом сегодня “Сожжении” не в счет)?»

Любой слэшер, если присмотреться, наполнен фрейдистскими символами: одно только холодное оружие фаллического типа, погружаемое в квази-вагины резаных ран, чего стоит. Некоторые ленты содержат намек на импотенцию маньяка, в традициях Чикатило сублимирующего половое бессилие через расчлененку, – например, Кожаное Лицо в «Техасской резне бензопилой 2» пытается использовать здоровенную бензопилу для имитации полового акта. Также временами жертве удается заморочить глупому убийце голову, притворившись его матерью и сыграв на чувстве вины – в результате тот, не в силах сопротивляться командному тону а-ля «ты был плохим мальчиком», удачно открывается для смертельного удара («Пятница, 13-е. Часть 2»).

По Фрейду можно анализировать не только персонажей, но и зрительскую аудиторию, считает Кловер. По ее мнению, мужчины-зрители испытывают мазохистское удовольствие от того, что мужской персонаж в итоге побеждается женским. Увлеченно сопереживая «последней девушке», они подсознательно ставят себя на ее место, как если бы она была мужчиной (ситуация упрощается тем, что озверевшая от отчаянья героиня в процессе борьбы начинает демонстрировать более маскулинное поведение, чем окружающие ее по жизни мужчины, да и имя такой девушки зачастую унисексовое: Билли, Тедди, Алекс). Местами смена вектора доходит до буквальности: в помянутом выше сиквеле «Техасской резни» журналистка Стретч показательно «примеряет мужской образ», надевая мясную маску, сделанную из лица ее бойфренда, а в финале пропиливает в груди своего маньячного врага здоровенную кровавую вагину. И зрители это приветствуют. «Что любопытно, – замечает исследователь, – этот отрыв от собственного гендера не причиняет аудитории никакого дискомфорта».

Как же могут сочетаться такие вещи в рамках одного сюжета? Почему зритель сначала болеет за маньяка (чтобы ассоциировать себя с ним было проще, камера нередко показывает события глазами убийцы, как было, например, в начальной сцене «Хэллоуина»), а потом мазохистски перебегает на сторону его жертвы? Здесь уместно вспомнить Хичкока и его телешоу «Альфред Хичкок представляет», где сам автор появлялся в финале некоторых серий, чтобы уточнить, что «убийца позже сел в тюрьму», – формально так предписывала делать голливудская цензура того времени, требовавшая обязательного наказания для преступников, а по факту проинформированный Хичкоком зритель просто ощущал себя комфортней, потому что таким образом «искупалось» его удовольствие от экранных злодейств. Возникающее при просмотре триллера чувство вины («я болею за убийцу, а ведь это нехорошо») приводило к тому, что аудитория сама подспудно была рада отправить злодея на виселицу, и если подобной «разрядки» не происходило, оставалась разочарованной.

Похожий принцип, судя по всему, используется в слэшерах, где наслаждение от убийств грудастых блондинок должно быть рано или поздно уравновешено справедливым наказанием, настигающим антагониста. Заметно, что при сочинении сценариев авторами во главу угла ставится именно мужская психология. Красотки нарочно подбираются такого модельно-сексапильного типа с примесью стервозности, который хорошо знаком парням: многие пытались закадрить подобную фифу и получали отлуп, а некоторые даже и не пытались, понимая, что им с такой «горячей штучкой» ничего не светит. Поэтому когда такая девица сначала играет в карты на раздевание (вариант: купается голышом вместе с парнями), а потом невозбранно получает оргазм с каким-нибудь накачанным самцом из «крутых», в зрителе копится раздражение, сменяющееся удовлетворением при виде пыток, изнасилования, и кишок презренной негодницы, намотанных на бензопилу: «шлюха» получила по заслугам!

Режиссер Сэм Пекинпа разделял понятия: по его мнению, «есть женщины, а есть потаскухи». «Последняя девушка» как раз и нужна, чтобы помочь зрителям отделить мух от котлет. Зритель ощущает, что просто так мучить женщин – нехорошо, и чтобы легитимизировать действия маньяка в его глазах, требуется «нехорошим девочкам» противопоставить «хорошую» (такую, которая не занимается сексом и не демонстрирует камере сиськи, то есть «не шлюха»). Ее присутствие словно бы расставляет точки над «i», указывая: вот это – годный, умный, правильный персонаж, мы за него будем болеть, а вон те – тупые, похотливые и негодные, пускай их накажут. У «последней девушки», по-английски выражаясь, «есть яйца», т.е. запас внутренней силы, что опять же вызывает у парней в зрительном зале уважение: ведь она может взять в руки оружие и выступить один на один против маньяка, в то время как распутные блондинки способны лишь беспомощно вопить. Дополнительной уловкой режиссеров является тот факт, что в глазах мужчин женщины – существа слабые и не способные за себя постоять, а значит, если столкнуть с маньяком девушку, а не парня, ее борьба за жизнь будет смотреться куда более драматично и впечатляюще. Зачем же пренебрегать такой мощной триллерной пружиной?

Сегодня книгу «Мужчины, женщины и бензопилы» трудно найти в магазинах, и, разумееется, вовсе необязательно с этим фундаментальным трудом во всем соглашаться, но Квентин Тарантино, например, не скрывал, что свой необычный слэшер «Доказательство смерти» он сочинил после ее прочтения (возможно, поэтому лента и получилась такой феминистической), – а поддержка этого постановщика чего-то да стоит. С подачи профессора Кэрол Джей Кловер понятие «файнал герл» прочно вошло в вокабуляр киногиков и, судя по всему, еще не скоро оттуда выпадет: пускай за четыре десятка лет тема уже изъезжена вдоль и поперек, базовая конструкция слэшеров практически не поддается апгрейду, иначе нащупанная когда-то Карпентером и его коллегами система начнет сыпаться, и ничего хорошего из этого не выйдет. Как говорится, не трогай – не сломается. Голливуд не собирается отказываться от сюжетной модели, приносящей хорошие деньги, и недавно даже увековечил выражение final girl в названии триллера с Эбигейл Бреслин (именно так, «Последняя девушка»), релиз которого намечен на следующей год. Угадайте с трех раз, о чем он будет?