Кошмар по-американски

На первый взгляд новый «Полтергейст» Гила Кинана кажется почти точной копией классического «Полтергейста» Тоуба Хупера и Стивена Спилберга. Но, присмотревшись, легко заметить немало отличий, и почти все они не в пользу фильма Кинана. Чувствуется, что над фильмом работал более слабый и менее уверенный в себе режиссер, и это сказывается на каждом аспекте постановки и приводит к тому, что новая лента предстает лишь бледным подобием классического хоррора. Но спас бы картину лучший постановщик? На наш взгляд, нет. Потому что сценарий Дэвида Линси-Эбера в первых же сценах допускает катастрофический промах, лишающий новый «Полтергейст» возможности на равных состязаться с предшественником.

Что это за промах? У Хупера и Спилберга герои жили в совершенно новом доме, который еще даже не был закончен (им оставалось завершить бассейн). У Кинана же персонажи вселяются в требующий ремонта старый дом, у которого уже были владельцы. Вроде бы мелочь. И тем не менее это исключительно важно.

Почему? Потому что старый дом с призраками прошлого – старейший, очевиднейший мистический сюжетный ход. Он навяз у публики в зубах задолго до рождения кинохорроров, и еще Оскар Уайлд издевался над ним в «Кентервильском привидении», впервые опубликованном в 1887 году. Конечно, есть большая художественная разница между замком с привидениями и домиком с призраками, но по сути своей это одно и то же. Напротив, как часто можно увидеть призраков в совершенно новом доме? «Полтергейст» 1982 года в этом отношении не совершенно уникален, но все же достаточно редок, чтобы считать этот сюжетный ход существенным достоинством.

И дело не только в том, что Спилберг и Хупер отказались следовать традиции. Завязка их картины – не оригинальность ради оригинальности, а оригинальность ради критики Американской Мечты!

Да, да, именно «Американской Мечты» (только так, с двух заглавных букв!). Потому что в чем исторически заключалась эта Мечта? В том, что Северная Америка – райский и почти пустой край, который ждет переселенцев, готовых строить для себя и своих детей счастливую новую жизнь, не скованную замшелыми традициями и кастовыми и клановыми правилами Европы. Вся прелесть, все обаяние Северной Америки были в том, что там можно было просто присвоить землю и жить на ней и строиться, тогда как в Европе каждый квадратный метр был многократно поделен и переделен, зачастую с обильным кровопролитием.

Конечно, эта Мечта была мифом. В Америке жили индейцы, и их было не так уж мало, пока их не выкосили европейские пули и привезенные колонистами смертельные болезни, от которых у жителей Америки не было иммунитета. Как и в Европе, передел земли в Америке получился кровавым. Тем не менее Американская Мечта от этого ничуть не пострадала, и позднее она была переиначена для освоения Дикого Запада, а еще через сто лет – для застройки «сабурбии», расплодившихся после Второй мировой войны пригородных поселений для среднего класса.

Как и некогда первые американские колонии, «сабурбия» рекламировалась как место без мрачного и сковывающего прошлого, с одним только комфортным настоящим и светлым будущем. Городской доступ к удобствам, сельский уют, добропорядочные соседи одного с вами достатка и цвета кожи – идеальное и совершенно безопасное место, которое построено для вашей семьи, а не для ваших предков, ничего не понимавших в современной жизни. И если у Уайлда американцы ехали в Англию, чтобы пощекотать себе нервишки общением с привидениями, то в эпоху расцвета сабурбии американцы переезжали в пригороды, чтобы спрятаться от призраков прошлого. Правда, боялись они не столько полтергейстов из старых домов, сколько, например, токсичных материалов, использовавшихся для отделки городских многоэтажек нерадивыми домовладельцами.

В начале классического «Полтергейста» мы видим именно такую семью – преуспевающих белых американцев с тремя детьми, которые уверены, что новый дом станет для них надежной крепостью. Но их Американская Мечта оказывается колоссом на глиняных ногах. Как и во времена первых колонистов, новый дом Фрилингов сооружен на старой земле, политой кровью индейцев и удобренной их телами. И на этот раз винтовки и зараженные чумой одеяла европейцев спасти не могут…

В фильме Кинана действие тоже происходит в «сабурбии», и разъяренные призраки тоже оказываются душами индейцев. Но их месть обрушивается не на самоуверенную состоятельную семью, а на клан, которому и так трудно, потому что мистер Боуэн потерял работу, и сомнительный старый дом – все, что семья может себе позволить. Так что вместо кино о том, как прошлое догоняет американцев, старающихся от него отгородиться, получается лента о том, как американцы с трудом, но с честью выдерживают все испытания, которые на них обрушиваются, – испытания как реальные, так и мистические. Это «правильная» мораль, но тривиальная. И куда как менее интересная, чем то, что об Америке пытались сказать Спилберг и Хупер.

Можно ли было сохранить идею классической ленты без точного, покадрового копирования старого «Полтергейста»? Пожалуй, да. Можно было, например, сделать героев преуспевающим кланом иммигрантов. Например, семьей индийского (или китайского, или русского) программиста, который нашел хорошую работу в Калифорнии, купил новый дом в пригороде и пытается осуществить свою Американскую Мечту в стране, которая кажется ему воплощением комфорта и современности. Но он обнаруживает, что к Американской Мечте прилагаются кошмарные демоны прошлого. С которыми он вынужден иметь дело, хотя его предки не имели никакого отношения к уничтожению индейцев и американскому расизму.

Можно было придумать и что-то еще – или просто оставить в сценарии то, что отличало «Полтергейст» от тысяч других лент о домах с привидениями. И трудно понять, почему авторы ремейка, которые наверняка тщательно изучали оригинал, не заметили, что новый дом делает картину уникальной и придает вроде бы простенькому хоррору социально-политическое измерение. Может быть, их это как раз испугало? Ведь создатели ремейков редко отличаются смелостью – иначе бы они снимали оригинальное кино!