Неудачно рассказанная история о плохих рассказчиках историй.
Стивен Блум одержим идеей идеальной аферы, в результате которой все участники получат то, чего они на самом деле хотят. Исполнителем его схем неизменно становится его брат. Устав быть героем чужих сюжетов, тот сбегает от него в «реальную жизнь». Стивен настигает брата и уговаривает совершить последнее, совершенное мошенничество. Цель аферы – получить состояние одинокой эксцентричной миллионерши.
Для англоязычной публики Стивен Блум звучит как для русских Пьер Болконский (только вместо «Войны и мира» – «Улисс»). А у его брата даже и имени нет. Он просто Блум. Что не удивительно, потому что он вообще не до конца есть. Он не более чем персонаж в историях, придумываемых Стивеном. Стремящийся к воплощению, но вне рамок этих историй способный только на слияние с красивым пейзажем из туристического буклета. Вероятно, лучшего кандидата на эту роль, чем полуживого, без единой кровинки в лице Эдриена Броуди (бывшего анемичного исполнителя из холокостного ужастика «Пианист») невозможно было бы и найти.
Что касается Стивена, то всю жизнь занятый придумыванием ролей для брата, он так и не смог сделать их настолько убедительными, чтобы персонаж стал живым. Тут-то и возникает третье действующее лицо, по имени, между прочим, Пенелопа, – миллионерша, называющая себя фотографом- эпилептиком (привет Достоевскому), но мечтающая о собственной истории, «в которой она сама смогла бы до конца себя реализовать». Вместе с немой японкой по имени Бэнг-Бэнг (ночным мотыльком залетевшей на огонек то ли из «Убить Билла», то ли из «Вавилона») наша литературная троица погружается на пароход, носящий имя одной из новелл Германа Мелвила, и отправляется на поиски приключений.
Вот здесь у фильма и начинаются проблемы. Очень быстро понимаешь, что весь этот литературно-художественный маскарад ни к чему, кроме, может быть, эрудиции автора не отсылает. А автор, раздав своим героям «маски кроликов, слонов и алкоголиков», не особенно понимает, что с ними дальше делать. Райан Джонсон пытается снимать что-то на пересечении между Уэсом Андерсоном и ранним Годаром периода «Безумного Пьеро», но, к сожалению, не обладает ни легкостью первого, ни напором последнего. И, увы, он попросту не способен рассказать внятную историю, чтобы дать героям возможность воплотиться.