Местами очень остроумно, местами утомительно.
Человечеству угрожает опасный вирус. Вакцины нет. Совестливый священник, выжив после неудачного медицинского эксперимента, обретает дар целителя, но превращается в вампира. С неутолимой жаждой крови в священнике просыпается и неутолимое сексуальное влечение к жене своего друга.
Сравнивать «Жажду» с другими вампирскими фильмами так же бесполезно, как рифмовать «Олдбоя» с графом Монте Кристо или склонять «Я – киборг, но это нормально» по правилам «Пролетая над гнездом кукушки». Навязчивая идея мести или смешной психоз, чреватый социальным потрясением, важны Пак Чхан Уку лишь постольку, поскольку нарушают симметрию окружающего мира. И вот эти интересные последствия занимают его дизайнерское воображение много больше, чем интрига, их породившая. Последствия неправильного переливания крови священнику, жаждавшему спасти все человечество, получились действительно очень асимметричными: тот же герой жаждет отныне, притом в буквальном смысле слова, высосать всю кровь из ближних.
Кажется, корейскому режиссеру удалось нащупать общий центр тяжести двух враждующих западных идей – христианского искупления грехов и ницшеанской жажды жизни. В этом бы ключе и продолжать, но реальным центром тяжести для более чем двухчасовой картины стал в результате вампиризм – явление абсолютно комиксовое, но чрезвычайно привлекательное в плане художественного оформления. Именно тут Пак Чхан Ук, почувствов себя в своей тарелке, и начал выкидывать коленца: от изобилия остроумных способов, какими персонаж замечательного актера Кан Хо Сона устраивает обильные кровопускания себе и людям, становится не по себе уже к середине фильма.
С одной стороны, священник, выпивший у своего духовника всю кровь, – это, конечно, круто. С другой, если смысл содеянного интересует режиссера меньше, чем штопор, который надо сначала выпрямить изящным движением руки, а потом проткнуть им рыжую сутану, – это, без всякого сомнения, кризис творческого метода. Но какой шикарный кризис!