Главный фильм 90-х.
Три пятилетки назад Тарантино взял на понт Каннский кинофестиваль и следом попытался подчистую обнести американскую киноакадемию – но уже без особого успеха: ему достался лишь утешительный «Оскар» за сценарий. Хотя кто знает, как все могло повернуться, не встань несокрушимой дылдой на пути «Чтива…» «Форрест Гамп» Роберта Земекиса. Обстоятельства сложились так, что назвать этот фильм режиссера-самоучки «новой классикой» можно было буквально через месяц после выхода на экран; сегодня подбираться к нетленке даже как-то боязно. Хит хитов, краеугольный камень, пример для всех.
Ни до, ни после в постмодернистских наборах цитат не было столько воздуха и жизни. Каким-то чудом «Криминальное чтиво» преодолело концентрированное тарантиновское желание взять лучшее из лучшего. Твист и Джон Траволта, Вьетнам и Кристофер Уокен, пушка и проповедь, боксерские перчатки и чоппер, треп и еще раз треп. Показательна в этом смысле сцена, в которой сбежавший от извращенцев Бутч (Брюс Уиллис) выбирает, чем бы отделать обидчиков: молоток? бейсбольная бита? бензопила? самурайский меч! Широта возможностей Тарантино завораживает. Поэтому и «Чтиво…» не занюханная коллекция кинематографических курьезов, а само мясо кино, плоть, разорванная и сшитая для новой жизни. Палп. Драматургически рассортированное «Криминальное чтиво» существует по законам роуд-муви.
От дорожной забегаловки в начале до той же забегаловки в финале – вроде бы кружа волчком на месте, это кино все же проделывает гигантский путь. Анекдот о семье помидоров и циничный рассказ о вьетнамских ветеранах засланы на территорию религиозной притчи о божественном вмешательстве. Не зря Бутч выезжает из кадра на мотоцикле по кличке Grace, то есть «Благодать». Это путешествие сквозь пространство и время. В далекий путь отправляется таинственный чемоданчик Марселаса Уоллеса, счастливые часы боксера Бутча, кокаиновая доза, занюханная брюнеткой Мией.
Главные события фильма разворачиваются в салоне автомобиля: чья-то смерть и чей-то побег от смерти, опасное романтическое свидание, разговор о французских гамбургерах. Неважно, едет эта машина из точки «а» в точку «б» или стоит на приколе в забегаловке, где молочный коктейль подносит Мэрилин Монро. Неважно, буквально она забрызгана чужими мозгами или фигурально. Три истории, по-аристотелевски схваченные единством времени и места, не перетекают одна в другую (два дня из жизни стрелков Винса и Жюля) и живут одновременной жизнью в едином замкнутом пространстве, сосуществуют в объеме истории кинематографа.
Занятно, но до ужаса логично, что в Каннах «Чтиво…» предпочли, среди прочего, «Красному» Кшиштофа Кесьлевского, который так же, как и Тарантино, настаивал на том, что все связано. Но Кесьлевский-то говорил о связях большого мира. Тарантино взял намного уже, и вышло правдивее. Зная, что идеальное движение совершается кругообразно и без цели, Тарантино мохнатым шмелем облетает свои кинематографические угодья от одного вкусного цветка к другому: Годар, самураи, хичкоковские макгаффины, боксеры, большие пушки, лучшая музыка 70-х, гангстеры в белых рубашках. Физика этого полета науке до конца не ясна, но что физические законы детям видеотеки? Возможно, лет через пятьдесят какойнибудь читатель спросит: да кто он такой, этот Тарантино?
Ответ на этот вопрос в фильме тоже есть. Он рачительный домохозяин в затрапезном халате с кружкой пахучей американы в руке. Он тот, кто знает, какие тряпки можно найти в гараже, если хорошенько покопаться. Он может подолгу торговаться с Харви Кейтелем из-за подаренного на свадьбу покрывала – потому что каждая вещь в этом хозяйстве на месте. Да, и было бы неплохо спальню дубовой мебелью обставить.