Новая классика: рецензия на фильм «Малхолланд драйв»

Заштатная горная дорога Малхолланд драйв, без которой нельзя представить блестящий Лос-Анджелес, вьется над знаменитым бульваром Сансет. Ночью в свете фар поблескивает указатель — осторожно, вы въезжаете на территорию страны грез. Постоянно рассказывая о тех, кто пересекает границу реального и вымышленного, Дэвид Линч никогда прежде не подводил своего зрителя к этой границе столь близко, никогда не давал убедиться в ее существовании вот так, практически на ощупь.

Сюжет самой признанной — спустя десять лет критики утвердят «Малхолланд драйв» в звании «лучшего фильма нулевых» — и, пока, самой понятной (трактовка, к примеру, «Простой истории» представляет собой куда более сложную задачу) картины режиссера пересказать совсем несложно: начинающая актриса Дайан Сэлвин (Наоми Уоттс) переживает разрыв со своей куда более успешной подружкой Камиллой Боулз (Лора Херринг) и заказывает убийство коварной изменщицы. Знаком, свидетельствующим об исполнении заказа, должен стать синий ключик (вспоминаем «Твин Пикс»), оставленный в условленном месте.

Запустив дело, Дайан засыпает и видит сон: себя, только приехавшую в ЛосАнджелес в поисках актерской славы, видит чудом выжившую, беспомощную Камиллу, которая потеряла память и словно бы начала жить с чистого листа. И, конечно, синий ключ. Идеальный мир, выстроенный в рамках грандиозного сновидения, дает трещину, как только подруги оказываются в театре «Силенсио». Происходящее на сцене дарит главной героине возможность взглянуть на ситуацию со стороны — и пока Линч на пальцах объясняет не только природу сна, но и природу кино, — вера в объективную реальность испаряется. «Вы слышите оркестр, но здесь нет оркестра», — восклицает конферансье, а Дайан уже трясет от невольной догадки.

Постижимость случившегося в «Малхолланд драйв» — как героиней, так и зрителями – принципиально важна для Линча (хотя после выхода фильма он, конечно, продолжал твердить про возможность различных прочтений). Традиционные для него сюрреалистические уловки и гробовая ирония здесь не более, чем изощренное прикрытие ригориста, исповедующего консервативные христианские ценности. Чувственно поигрывая культурными мифами двадцатого века, жонглируя блондинками и брюнетками и прогуливаясь по бульвару Сансет, уроженец глухой фермерской Монтаны упаковывает библейскую историю грехопадения в блестящий неонуар о девочке, соблазненной голливудской мечтой. Познание для замечтавшегося равноценно наказанию.

Несмотря на мудреный сюжет, выверенный до последней запятой стиль, ловкие отвлекающие маневры, вроде вставной новеллы про незадачливого убийцу с пылесосом, Линч умудряется дотянуть до черты, отделяющей явь от вымысла, и обозначить четкий предел для фантазий. Он настойчиво шепчет с экрана в зал: «Пора просыпаться!» Дайан пробуждается от благостного сна, пересекая границу, вера в существование которой у сюрреалиста Линча оказывается намного прочнее, чем у большинства его зрителей. Они-то обманываться рады.