Можем ли мы представить себе Амели Пулен живущей сегодня в мире, изнеможённом пандемией и почти лишенном сказки как путеводной звезды в жизни? Не ту мадемуазель с короткой стрижкой, зашнурованным ботиночками и камушками на дне кармана пиджака, а даму на пороге пятидесятилетия? Как сложилась их общая жизнь с Нино? Удалось ли ей повзрослеть? Быть может, теперь она лучше всех на свете рассказывает сказки своим детям, а кот Родриго все так же любит их слушать? Разумеется, с ним ничего не случилось, и стюардесса Филомена не вышла пенсию и продолжает летать, а пушистого зверя время от времени оставляет на попечение Амели. Этот мир, полный чудес, не мог измениться даже с течением лет, фантазии Жан-Пьера Жене — идеальный консервант сродни тем гостинцам, что любимая бабушка спешно собирает в дорогу: банка блестит мякотью ягод внутри, а венчает ее яркая тряпица с узором — шапочка металлической крышки, так надёжнее. Пересматривать «Амели» 20 лет спустя (именно столько лет сегодня исполняется картине) — то же самое, что и достать банку варенья с верхней полки, открыть, вдохнуть запах лета и почувствовать вкус детства, в очередной раз убедившись в том, что никто не закатывает консервы на зиму лучше, чем бабушка.
Может ли кино ностальгическое по природе своей стать еще более ностальгическим, покрывшись патиной лет? Париж Амели Пулен, где почти нет туристов у базилики Сакре-Кёр даже во второй половине дня, а метро наряжено цветастыми плакатами в тон ее юбке — это город, которого никогда не было, но в который все мы хотели попасть (и хотим до сих пор). Череда крохотных мощеных улочек, мостовых, площадей и вокзалов, где жива культура соседства и постоянных посетителей бистро, где с легкостью можно встретить именно того, кто сейчас непременно нужен. Нежный алтарь всем паломникам парижской мечтательницы располагается в самом сердце фильма — в кафе «Две мельницы» на Монмартре: и сегодня там можно вглядываться в снимки Одри Тоту за стеклянным порогом и разбить сахарную корочку крем-брюле. Едва ли вы увидите парочку завсегдатаев или мадам Сюзанну, неспешно объясняющую рецепт соуса бешамель, но воздух набитого под завязку кафе пронизан желанием в них поверить. И эта магия эмпатического чуда и торжества вымысла над явью срабатывает на уровне вышедших далеко за пределы кинематографа и экрана.
Вредно не мечтать: режиссер Жан-Пьер Жене и соавтор сценария Гийом Лоран соорудили картину на вымысле, возведённом в смысл жизни или даже в местечковую религию бытия. Если убрать разноцветные фантики и нарядные обложки, история Амели предстанет куда более тоскливой: мать, умирающая на глазах маленькой девочки, зажатый отец и рыбка со склонностью к суициду. Фантазии Амели стали способом выжить в абсолютном неумении налаживать коммуникацию с внешним миром — девочка не ходила в школу и пропустила этап социализации. Можно сколько угодно с психологической и этической точки зрения подступаться к ее характеру и не всегда уместным поступкам мелкой пакостницы (вспомните бедного Колиньона-фанфарона: человек не самый приятный, но все же), но они порой так… понятны. Слукавит тот, кто скажет, что никогда не представлял собственные похороны, омытые слезами тысячи скорбящих, и не слышал за спиной шелест шторки из бусин, по которой проводит любимая рука. Проговоренные вслух мечты и чаяния, самые сокровенные желания, беззастенчиво оживающие на экране, дарят призрачную надежду, что одно из сотни видений романтичного и сентиментального рассудка сбудется. Обыкновенное местечковое чудо, где достаточно восторженных глаз смотрящего, чтобы бутыль моющего средства превратилась в шампанское, а сердце артишока обернулось деликатесом.
Как и фантазии, путающиеся в адресатах и адресах, «Амели» блуждает в стилистиках и жанрах, которые наслаиваются и перебивают друг друга подобно словам рассказчика, который время от времени отмеряет быль своим присутствием. «Амели» — это и мистический детектив с тайной лысого мужчины с фотографий, и хоррор или даже психологический триллер для лавочника, ставшего жертвой газлайтинга в уплату своих грехов, эпистолярная драма длиною в жизнь кудрявой консьержки, грустная комедия одиночества стеклянного человека, роуд-муви о путешествиях садового гнома и человека, приросшего к своей земле. Само собой, в первую очередь это романтическая история выдуманной любви Амели Пулен и Нино Кенкампуа, которая заканчивается как в сказке: кукольный Париж — королевство влюбленных. Эта и еще множество линий устами рассказчика сходятся в очередной памятной точке хронологии: проведя экскурсию по галерее самых разных одиночеств — мнимых больных, рабов своих привычек и заложников не только иллюзий, но и их утраты, — сказочник, как ему и положено, декларирует, что все они так или иначе обрели свое счастье. Даже те, кто отчаянно боялись жизни и отгородились ширмой от реальности, пуская все на самотек.
Но что если самые странные, диковинные и удивительные сказки — на самом деле быль, которую Жан-Пьер Жене собирал по крупицам чужих рассказов всю свою жизнь? Что если был и гном-гастролёр у его австралийского друга, и фотоальбом с коллекцией неудачных снимков, и даже найденный детский клад. «Мечтателем сейчас приходится нелегко», — говорит Амели, прижимая к груди тот самый альбом посреди секс-шопа: спустя 20 лет поверить в то, что калейдоскоп историй выдуман не режиссером, а самой жизнью, еще сложнее. Верить в чудеса можно сколько угодно, но куда более редкий дар — эти самые чудеса замечать в рутине неволшебных дней.
Наверное, ответ на щекотливый и важный вопрос «кто я?» вернее разбить на два полушария, как это и сделал Жене, представляя своих парижан посетителям кафе «Две мельницы» по ту сторону экрана: что я люблю и чего не люблю? Лица убитых горем спортсменов, звук фарфоровой миски, поставленной на кафельный пол, или блинчики, скачущие по воде? Пожалуй, и 20 лет назад, и сегодня те, кто могут сказать: «Я люблю “Амели”», — это все еще определенный тип людей, доморощенных мечтателей, у которых, может, и одна из сотни робких (или не очень фантазий), но обязательно сбудется.