Рецензия на фильм «Береговая охрана»

Берег океана, пляж, пограничная зона, солдаты-призывники проходят срочную службу. Рядом с военной базой – развалюшка, где обитают торговец рыбой и его юная сестра Ми-чен. Время от времени они устраивают вечеринки, и гости, выпив, хамят военному патрулю, в грузной амуниции курсирующему вдоль кромки прибоя, увязая по щиколотку в гальке. Ефрейтора Кана бесят издевки. Разве можно терпеть штатских, транжирящих время за пивом, когда он, ефрейтор, охраняет родину? Но чем сильнее он злится, тем более вызывающе ведут себя озорники. Кан мечтает отомстить. Не менее страстно он желает выказать бдительность и подстрелить шпиона – после захода солнца вход на пляж запрещен, нарушитель, не зависимо от возраста и пола, рискует получить пулю – и однажды ночью безжалостно расстреливает возлюбленного Ми-чен, которого та, забавляясь, заманивает за ограждение. Любовник превращается в фарш. Ми-чен, прижимая к груди его оторванную руку, сходит с ума. Когда Кан понимает, что натворил, он тоже теряет рассудок. Лиха беда начало.

Краткая легкомысленная игра в обольстительницу и патриота обрывается, наступает реальность, у которой нет конца. Необязательность злобы и соблазна, эмоции, каковые не хотелось и не удалось сдержать, помноженные на кровавое, неоправданно безжалостное уничтожение тела и разума, открывают неограниченные возможности для разгула смерти и злодейства, и они, как обычно у Ким Ки-дука, лезут "non stop" будто из рога изобилия, пока режиссер не сочтет нужным поставить финальную точку. Так, "Остров" и "Реальный вымысел" превращались в безостановочное убийство, "Адрес неизвестен" и "Плохой парень" – в непрерывное избиение, насилие и увечье, последний фильм – "Весна, лето, осень, зима и снова весна" – в водоворот прегрешений и усилий их искупить. Герои "Береговой охраны" – Ми-чен и ефрейтор Кан также, как проштрафившиеся персонажи более ранних картин – оборачиваются подобием Вечного жида или Мальмота-скитальца. Освободив дьявола в душе, совершив преступление в первую очередь против себя, они обречены бесконечно разрушать, становятся неуязвимыми, обретают дурное бессмертие и теряют надежду на покой. О реинкарнации можно забыть. Забавная, по сути западная христианская трактовка наказания за грехи.

Многократное повторение жестоких сцен, обычных для Ким Ки-дука, не дает новой информации и не вызывает эмоциональных всплесков. Как масляное масло: малосодержательно, но веско. Сгустки крови, застрявшие в глотке рыболовные крючки, стекло и сталь, впивающиеся в плоть, растерзанные животные, откушенные головы, выбитые глаза, человек в мешке со змеями. Лишь приступы тошноты. Однако этого и добивается автор, ибо в данном случае именно неконтролируемая физиологическая реакция вызывает у зрителя отклик, запрограммированный режиссером. Ким Ки-дук "озабочен не психологией, а физиологией бытия". Каждый знает, что время не имеет обратного хода, что мир однообразен в своей жестокости. Но чтобы заставить ощутить это, показать жизнь в непривычном ракурсе, нужен метод, например, спазмы в желудке.

Дублирование – не единственный способ довести до сознания зрителя общие представления о явлениях, лежащих вне сферы чувственного опыта. Картины Ким Ки-дука отличает своеобразная визуальная магия. Режиссер, занимавшийся живописью, усвоил правило акварелистов и строит изображение на контрастах режущих глаз каллиграфически крупных планов и воздушной созерцательности общего тона – время от времени отстраняется от кровавой яркости демонстрируемого изуверства и показывает, что источник отчуждения героя от себя и среды находится где-то за его пределами. Так, в первых кадрах автор "помечает" ефрейтора: морда у Кана раскрашена чем-то черным. Явной необходимости в светомаскировке нет – смуглых корейцев ночью и так не распознаешь – однако нужно, чтобы в начале фильма он выделялся из массы парней в хаки. Его увольняют из армии за профнепригодность. Он звереет и почем зря палит в бывших однополчан. Пускаясь по следу параноика, солдаты мажутся глиной. Жертвы и охотники, теперь все они ягоды одного поля и фактически неразличимы ни в темноте, ни на фоне серого берега и сверкающего зеленого моря. Индивидуальные качества – химера. Они растворяются, исчезают по ходу действия в любой картине Ким Ки-дука. Реальность не исчерпывается одним героем. Ну, и бог с ним: "Несчастна страна, которая нуждается в героях" (Бертольд Брехт).

Ким Ки-дук пользуется людьми как частями целого. Персонажи "Береговой охраны" с их страстями, фобиями и предпочтениями мало интересуют режиссера. Также немного его занимает хронология, национальная специфика и фабула: им он отдает лишь формальную драматургическую дань. Спустя несколько минут сюжет превращается в круговерть повторяющихся событий и после очередной репризы на него перестаешь обращать внимание. Остаются вещи, которые подразумеваются. Однако они практически всегда (исключая "Плохого парня") сводятся к двум положениям: 1) время/ход событий нельзя повернуть вспять, ибо все взаимосвязано, 2) насилие – путь трансценденции, наравне с религией и культурой приводящий человека от "случайного опыта к экстазу" (Клайв Белл). "Насилие – важный источник энергии. Я знаю, о чем говорю: меня много били. Бил отец, парни на улице, полицейские, били на флоте. И я понял, что насилие – это взаимодействие, в результате которого рождается нечто новое" (Ким Ки-дук).

Парень из горной деревушки, впервые увидевший кино в 32 года, Ким Ки-дук безошибочно распознал в кинематографе универсальное орудие для выражения истины. На сегодняшний день он снял девять фильмов о насилии случайном и экстатическом, однако в чем содержится "новое" так и не показал. То ли не знает, то ли не может.

Возможно, "нового" нет, но такой радикализм пока не по зубам даже эпатажнику Ким Ки-дуку. Истину – нечто более обширное, нежели насилие и необратимость – даже если чувствуешь ее дыхание, трудно распистонить, как шпиона на каменистом пляже.Скорее она похожа на ускользающую рыбу в "Острове" – изрядно потрепанную, но непобежденную.

Текст: Евгения Леонова