Рецензия на фильм «Чикаго»

При этом смотрится "Чикаго" не особенно. Все два часа ждешь, как дурак, когда же Рене Зеллвегер и Кэтрин Зита-Джоунс споют и станцуют вместе. Музыка средняя, драматургия средняя, юмор средний. Это вполне по Выготскому (был такой теоретик): когда сюжет про одно, а интерес – про другое. В сюжете вы сами увидите чертову тучу стереотипов: одна женщина убивает из ревности (Зита-Джоунс), другая убивает от обиды (Зеллвегер), новый мужик-надежда тут как тут (Ричард Гир), обе на него кидаются, мол, кого выберет, а он ими играет-играет и не выбирает никого. Но при том, что все происходит в Чикаго 1929 года с еще более чертовой тучей деталей тюремной, семейной и общественной жизни, и все они поют, и второстепенные персонажи тоже поют хорошо, все равно ты два часа ждешь. Раз в начале в синхроне появились поющая Зита-Джоунс и завидующая ей Зеллвегер, значит, в конце должны вместе выступить. Тут-то мы и сравним блондинку с брюнеткой, коротышку с павой, худенькую со стройной: узнаем наконец, за что выбирают не нас. И вот в целом ожидания оправдываются.

Когда кончается кино, осознаешь, что всю дорогу танцы-шманцы с нечастым оживлением (тюремное танго, казнь через повешение, чечетка Гира) – это только казалось. На самом деле Роб Маршалл не просто процитировал все голливудские классические мюзиклы, от "Бродвейской мелодии 1934 года" до "Джентльмены предпочитают блондинок". Он снял "Чикаго" для нового поколения – с учетом "Матрицы" и "Властелина колец". Новое поколение выбирает стильную правдоподобную виртуалку, и условное и театральное "Чикаго" на самом деле именно оттуда.

Да, многое происходит на сцене. Да, стиль "ретро" демонстративно павильонный. Да, все вдруг начинают петь. Так в жизни не бывает. Однако так бывает в воображении, в мыслях, которые не столь условны, сколь абстрактны. Думаешь мысль какую-нибудь, а фон черный или аплодисменты слышишь себе, любимому, как бы из зала. Думаешь ее, проклятую, и чем больше сосредоточен, тем "павильонней", гламурней, чище вещи, о которых думаешь. Наконец, песни с музыкой очень напоминают тирады, которые мысленно произносишь без возражений, ощущая себя чуть ли не Цицероном, так все складно в голове. Но чтобы мысль присутствовала, чтобы ее можно было пощупать, нужно какое-то движение, ассоциации и контрасты. Вот эту функцию на себя берут в "Чикаго" монтаж и работа камеры. Гир в суде читает защитительную речь – так там столько манипуляций, что сравнима она лишь с чечеткой, что и склеено в быстром темпе. Зита-Джоунс не хочет проигрывать – так из полной темноты сцены несется прямо на камеру. Подлинный сюжет фильма узнается не из слов и событий, а из реакции на них камеры и из монтажных склеек.

Наконец, очень важно знать, что все актеры все делают сами, без дублеров или последующего озвучания. Компьютерная графика, конечно, помогала, но только после того, как запели сама Зеллвегер и ее муж по фильму Джон Рейлли, Куин Латифа и Люси Лиу. Такая подлинность исполнения – главный гарант правдоподобия подлинного сюжета. А состоит он в том, что кто бы кого как ни перетанцовывал, все это только игра воображения. Только в воображении существует какой-то выбор, какие-то выигрыши, какие-то проигрыши.

Воображение при этом резко ограничено хотя бы двухчасовым хронометражом. Вся заслуга Ричарда Гира, Кэтрин Зиты-Джоунс, Рене Зеллвегер и Роба Маршалла в том, что граница вышла максимально резкой именно на данный момент.

Текст: Екатерина Тарханова