Печальная и горестная драма об утрате ребенка с потенциалом на премию «Оскар».
Побывав на гастролях в Венеции и Торонто и собрав фестивальные лавры (кубок Вольпи за лучшую женскую роль Ванессе Кирби и премия за лучший фильм по мнению молодёжного жюри), «Фрагменты женщины» тихо и неспешно вышли на Netflix, затаив дыхание перед главным наградным сражением: фильм поборется за номинацию на «Оскар». На поле каких именно номинаций, пока доподлинно не известно, вероятнее всего, разбивающая сердце Ванесса Кирби будет делить шансы на статуэтку за лучшую роль с Фрэнсис МакДорманд («Земля кочевников»). А Шайя ЛаБаф получил техническое поражение еще до старта: ему предстоит отдать долги за грехи прошлого в суде #MeToo – премии в этом году проигнорируют актера.
Описание сюжета картины можно сузить до скупого оттиска на шершавой бумаге: горе. Пустое, звенящее, как дно оцинкованного ведра или вибрирующая тьма в утробе колодца. Марта (Ванесса Кирби) и Шон (Шайя ЛаБаф) ждут первого ребенка – девочку: она пройдет по мосту, который построил папа, и будет скромной маминой радостью. Головокружительная хореография сцены родов, решенная режиссером Корнелом Мундруцо одним кадром без склеек и лишних кинематографических помех, если не превращается в иммерсивный театр, то становится поминутным проживанием опыта роженицы на экране. Голоса, крики и иступленные стоны без пяти минут матери прервутся на секунду мелодичной музыкой Sigur Rós (исландцы давно с ЛаБафом на ты): рука в руке, обыкновенное чудо близости двух людей и новой жизни. Родителями Шон и Марта станут лишь на несколько мгновений, новорожденная так и не научится дышать, и жизнь оборвется.
Не накрывающее волной прилива, а капающее по каплям горе – размеренно, поступательно не только разлучает партнеров на плоскости, но и резонирует судебной драмой: дочка Иветта умерла из-за халатности акушерки или просто так случилось? Стечение не самых желанных обстоятельств: повитуха, на которую рассчитывали родители, опоздала на домашние роды, вместо нее приехала другая, в больницу ехать то ли было слишком поздно, то ли не хотелось. Если чувство вины не взвалить на одни плечи акушерки, то его придется разделить поровну на всех. Авторство фильма в титрах тоже поделено на двоих: между режиссером Корнелом Мундруцо и сценаристкой Катой Вебер. В кино и в жизни они вместе уже давно: и титулованный «Белый бог» («Особый взгляд» в Каннах), и «Спутник Юпитера» сняты в союзе.
Будто в противовес локализованному названию в фильме нет ничего фрагментарного или обрывочного – это неделимая механика происходящего, колебания между полюсами, берегами, островами. Утрата ребенка не равняется утрате материнства: тело Марты не знает о потере, она сцеживает молоко и носит послеродовое белье. Горечь мужчины, который лишился не только отцовства, но и мужества (производное от слова «муж», пусть и гражданский), подкидывает дополнительные смыслы. Семейные узы и обязательства шире несостоявшегося мира на троих: стедап-комикесса Элайза Шлезингер выступает в парадоксальном для себя амплуа безутешной сестры, а Эллен Бёрстин играет мать Марты, которая стремится держать все нити несчастья в своих руках, порой вопреки здравому смыслу. Ката Вебер на личную и интимную трагедию укладывает и какофонию сорванного успеха – Марта не справилась: неудачница в мире перфекционистов, она потерпела поражение и вынуждена терпеть сочувствующие взгляды и принимать непрошеные советы. Все эти чувства выходят наружу по крупицам и будто бы случайным деталям: яблоки, семечки, ладошки на запотевшем стекле, окурок, тлеющий в гимнастическом мяче.
«Фрагменты женщины» – своего рода рассеянное ощущение себя не только в конкретном пространстве, но и в метафизической материи одновременно. Жизнь – осознанное (но не совсем) движение в вакууме, сопротивление застоявшемуся воздуху, пропитанному печалью: одни и те же разговоры, кивки жалости от коллег и первых встречных – все эти, если угодно, фрагменты намертво связаны трагической субстанцией, расползающейся подобно клею.
При всем тактильном реализме, осыпающем мурашками измученное тело фильма, за ним по пятам неотступно следуют совершенно разного толка иносказания и звенящая отрешенность символов, центральным из которых становится мост. На фоне моста календарь вступает в силу и чертит новую дату на экране, герой ЛаБафа Шон работает на стройке, он же рассказывает случайной партнерше, в объятия которой он сбегает от разрушений, об истории Такомского моста, не выдержавшего вибраций резонанса. Все эти дуги, перекинутые над стихией, превращаются в географические обозначения на карте отношений между людьми-островами: необитаемыми, густонаселенными или навеки покинутыми. Как известно, мосты не только соединяют берега, но и время от времени разводятся.
Еще то ли более навязчивыми, то ли более продуманными кажутся религиозные подтексты, однажды заметив которые сложно прогнать аллюзии до самых титров. Титров, которые беззастенчиво приводят Марту в райский сад, будто бы отматывая время назад – грех еще не случился. Хотя сюжет фильма говорит об обратном: гордость, уныние, тщеславие, гнев, похоть – на каждого в этом хороводе найдется свой. Они терзают неупокоенную душу и тело умершей девочки Иветты – происхождение имени восходит к Еве, а в промежутке трактуется как «тисовое дерево», ему в мифологии и фольклоре отведена роль смерти и бессмертия. Подсудная повитуха без лингвистических посредников тезка первой из женщин. Живописный пейзаж финала далек от общего произношения, но тем не менее выступает второй опорой фильма, замыкающий дугу моста от рождения до прощения. Яблочные семечки проросли, и пришло время «возделывать свой сад», как и завещал Вольтер.