Рецензия на фильм «Гранд тур»: от любви до ненависти, от Европы до Азии

Мигель Гомеш многим известен как экспериментатор и приверженец авторского кино. В своем «Гранд туре» режиссер решает переложить на экран философию Анри Бергсона: тот считал, что механическое время, отслеживаемое на часах, отличается от переживаемого нами. Сцены легко перепрыгивают через столетия, древние азиатские ритуалы приводят к технологическому прогрессу, а минуты растягиваются, разрушая привычные границы восприятия. Что-то подобное использовал Крис Маркер во «Взлетной полосе», увлекая зрителя в путешествие по визуальным образам разных эпох; и Вернер Херцог, исследовавший тему внутренних и внешних вояжей в «Фицкарральдо». 

Кадр из фильма «Гранд тур»

Эдвард (Гонсало Ваддингтон) и Молли (Криста Альфаяте) шесть лет как помолвлены, но когда дело доходит до свадьбы, жених сбегает. И не просто в страхе забивается в угол своей квартиры, а бежит через всю Азию, лишь бы невеста не догнала. На своем пути он встречает местных жителей, у которых спрашивает, как ему быть, а в Японии, кажется, понимает все сумасшествие ситуации: только самый отчаянный беглец решится пересечь границу Поднебесной и быть пойманным внутренними службами. Но Молли не отстает, следуя по пятам: пока Эдвард уверен в ее настойчивости и влюбленности, девушка мечтает схватить труса за шиворот.

Кадр из фильма «Гранд тур»

«Гранд тур» — коллаж, если не видеоарт, с удивительной визуальной изобретательностью. Действие хоть и происходит в 1918 году, но вдруг на экране появляются машины и мопеды: так Гомеш создает нелинейную структуру повествования, еще сильнее запутывая зрителя и мешая следить за Эдвардом. Поэзия есть в каждом кадре: то бамбуковые заросли, то железная дорога — все представлено в монохроме, словно Гомеш уверен, что настоящие краски жизни видны и без цвета. Хотя иногда они все-таки прорываются: например, в кадрах кукольного театра или колеса обозрения — хоть где-то веселье действительно с теплым оттенком. 

Что в побеге со свадьбы, что в контурах изменяющихся за столетия пейзажей прослеживается одна и та же тема — неготовность взять ответственность. Эдвард раскаивается, сидя на мокрой земле, в своей любви к Молли, словно лучше роману было никогда не происходить. В своем путешествии он осматривает восточную культуру, пытается применить чуждые практики к своей беде. Так же европейцы когда-то разглядывали Азию в надежде найти что-то полезное, что они смогут обуздать и использовать. Европоцентричное восприятие у обоих героев: Эдвард и Молли воспринимают разруху и бедность как экзотику и романтику, в то время как местные жители пытаются развенчать миф. В какой-то момент азиатские равнины и заросли сменяются высотками — так Восток вырастает из-под гнета Запада, занимая передовые позиции. Когда на экране камера скользит от старинных городов и храмов к современному мегаполису, голова идет кругом: время нелинейно, а наше восприятие не последовательно. 

Кадр из фильма «Гранд тур»

Однако постколониальный дискурс в «Гранд туре» необязателен к рассмотрению: Гомеш и правда излишне экспериментален, хаотичен и нелинеен, из-за чего зрителей-логиков картина может быстро потерять. В прострации и растерянности находятся и главные герои, застрявшие в собственной неуверенности, скитающиеся между странами и убеждениями: что такое настоящее любовь и как ее сохранить? Сконцентрироваться либо на душевных страданиях, либо на последствиях колониализма тяжело: на фоне голоса рассказывают о передвижениях Эдварда и Молли, затем переключаются на духовные практики, иногда — с примесью мистицизма. Чтобы узреть все-таки единую линию в «Гранд туре», его надо пересобрать в два отдельных художественных фильма и цирковую короткометражку. 

«Гранд тур» все же не зря получило «Золотую ветвь» за лучшую режиссуру: Гомеш создает многословное повествование, в котором есть комментарий и об азиатско-европейских отношениях, и о памяти, в частности — человеческом восприятии воспоминаний. На чем заострит свое внимание зритель — не дело создателя, дающего на выбор сразу несколько направлений. Картина о переходе между прошлым и настоящим на сегодняшний день смотрится болезненно актуально: мы словно застряли в ностальгическом лимбе и не желаем двигаться дальше.