Рецензия на фильм «Малкольм и Мари» — камерный чёрно-белый ответ «Брачной истории» от автора «Эйфории»

Пара возвращается домой. Он (Джон Дэвид Вашингтон) — режиссёр, чей полнометражный дебют только что порвал публику на премьере: критики его обожают, зрители плакали над трогательным финалом. Она (Зендая) — его девушка, на которой основана героиня фильма, но которую Он забыл поблагодарить, представляя фильм на сцене. Между ними назревает ссора, которая обязательно расскажет что-то новое об их непростых отношениях.

Джон Дэвид Вашингтон в роли Малкольма

Время пандемии и пришедшие вместе с ним производственные ограничения были прямо созданы для того, чтобы Голливуд вернулся к жанру камерных драм. Чему-то вроде «Сансет Лимитеда» или там «Экзамена» — фильмов, где в единственной локации небольшое число героев решает свои проблемы. Не считая скринлайф-кино (ох, а сколько же его вышло за последний год!), это, вероятно, самая удобная и логичная форма для эпохи (само)изоляции, когда любая более-менее масштабная съёмка может вмиг свернуться из-за случайно занесённого на площадку вируса. Сэм Левинсон, автор подросткового хита «Эйфория», разумеется, не единственный, кто догадался под шумок сделать кино, где всего два актёра выясняют отношения, не выходя из дома. Но его «Малькольм и Мари» обречена стать самой заметной картиной среди пандемических камерных драм: и потому что выходит не абы где, а на Netflix, и потому что в главных ролях тут восходящие звёзды Зендая и Джон Дэвид Вашингтон.

Зендая в роли Мари

Весь «Малкольм и Мари» — по сути, одна большая супружеская ссора, и это по- своему гениально. Ругань возлюбленных и в жизни напоминает то, как строится драматургически «правильное» кино: от внешнего импульса — повода к началу брани — она двигается к глубоко спрятанным и поначалу неочевидным обидам. Любовники вспоминают прошлое, чтобы найти, за что зацепиться, чем задеть, как побольнее ткнуть партнёра в его же проблемы. Они, прямо как учил Роберт Макки, используют «диалог как оружие», обмениваются попаданиями и промахами, одновременно пытаясь не свалиться в излишне жестокие оскорбления (не всегда, впрочем, удачно). Левинсон хорошо чувствует эту натуральную драматургию и использует её себе во благо: его герои, поначалу совершенно не известные зрителю, к концу постепенно выкладывают все карты на стол, хотя заметной экспозиции здесь как таковой нет.

Кадр из фильма «Малкольм и Мари»

В их органичные перепалки режиссёр ещё и вставляет, очевидно, свои размышления. Герой Вашингтона — молодой постановщик, который жалуется на то, что критики разучились смотреть кино в отрыве от автора (в его случае это означает, что любое высказывание из-за цвета кожи воспринимают как политическое). Понятно, что для Левинсона эта проблема актуальная и болезненная: он сам — белый мужчина около 40, ещё и из обеспеченной семьи кинематографистов (его отец, Барри Левинсон, автор «Человека дождя») — известен более всего по сериалу о девочке-подростке афроамериканского происхождения. Наверняка ему не раз доставалось от «белых женщин из Los Angeles Times» за то, что его оптика «неправильная», а сам он, мол, не понимает, о чём говорит. Наконец у Левинсона появилась возможность ответить — так что в «Малкольм и Мари» посреди романтических разборок то и дело всплывают монологи о положении автора в современном кинопроизводстве, об аутентичности произведений (и о том, насколько эта аутентичность вообще важна), о той самой неправильной оптике и критике, что обращает внимание на социальное, напрочь забывая о кинематографическом.

Кадр из фильма «Малкольм и Мари»

В какой-то момент герои, по сути, превращаются в субличности автора. А их спор — в противостояние юнговских архетипов, Персоны и Анимы, вместе пытающихся прийти к обретению Самости. Проще говоря, Левинсон строит кино как спор с самим собой, и из этого, вероятно, произрастает главная проблема «Малкольма и Мари». Фильму яростно не хватает какого-то противовеса, быть может, соавтора, своеобразного модератора, который в нужный момент остановил бы Левинсона и направил бы его от одной темы к следующей. Потому что насколько интересны размышления режиссёра поначалу, настолько же изнуряющими они становятся к концу. Каждый монолог тут длится примерно в полтора раза дольше, чем ему стоило бы, чтобы не успеть надоесть. И то же самое, в принципе, можно сказать о фильме. «Малкольм и Мари» темпоритмически построен как средний метр минут на 40-50. И в итоге где-то на сороковой минуте ты думаешь: «Ого, это было классно. Но хорошо, что всё близится к концу». А потом с ужасом понимаешь, что впереди ещё час.

Эта текстуальная избыточность переносится и на визуальное оформление «Малкольма и Мари». Когда герои заводят свои изматывающие монологи, камера тоже, в свою очередь, начинает ходить кругами, повторяет одни и те же движения по многу раз, копирует и вставляет мизансцену, нисколько её не меняя на протяжении десятков минут. Это легко прочитать как намеренное решение: мол, так Левинсон показывает, насколько удушающи и монотонны в своей сути ссоры, как эта ругань затягивает героев в бездну, из которой они ещё долго не смогут выбраться. Но тут хочется задать резонный вопрос: а насколько вообще оправдан кинематографический приём, если его приходится оправдывать прямо по ходу просмотра, чтобы перестать о него спотыкаться? Отвечать не обязательно. А то, глядишь, и спорить начнём, потом придётся ещё и про это двухчасовой фильм снимать.