«Смысл в том, чтобы творческая команда дышала одним воздухом»: интервью с Маргаритой Аблаевой

Маргарита Аблаева для Printed.

Закончите фразу: художник-постановщик – это…

…Это художник, который создает образ фильма.

А художник-постановщик или художница-постановщица? Используют ли феминитивы в индустрии применительно к вашей профессии?

Мне немного режет слух, все-таки принято говорить художник-постановщик. Но саму тенденцию, что женщин в профессии стали замечать, считаю хорошей. Что женщины в профессии есть, что они работают на таких работах. При этом знаю, что не всем коллегам-женщинам приятно, когда их выделяют как женщин. Я бы не хотела, чтобы в профессиональном плане меня выделяли или, наоборот, подавляли из-за гендера. Или про эмоциональный ответ на неприятное событие говорили: «Это потому что ты женщина». То есть в таких ситуациях ты не эмоциональный человек, а ты «женщина-эмоциональный-человек». В нашей сфере такое проскальзывает.

Вашей профессией преимущественно занимаются мужчины или женщины? И приходилось ли вам сталкиваться со стереотипами, связанными с физической силой? Перемещение крупного реквизита, застройка, организация больших бригад рабочих – как это работает?

Я работаю с 14 лет, мой дебют как художника-постановщика случился в 23 года. Меня тогда не то что не воспринимали, а в упор не замечали. Иногда другие постановщики отрабатывали со мной смену на площадке, потом говорили: «А художник-постановщик-то сегодня придет?» Никогда этого не забуду.

Жуть.

Постановщик – это профессия про физическую силу, поэтому ею преимущественно занимаются мужчины. Но профессия художника-постановщика не про силу. Она про идею, про образ, про чувство пространства. Поэтому если женщина занимается этой профессией, то все решаемо при помощи грузчиков, ассистентов-мужчин. Но бывает ведь, что и мужчинам сложно поднимать тяжести. Мужчина тоже может быть физически слабым.

А учились с вами в основном девушки или парни?

Я училась на театрального конструктора – казалось бы, мужская профессия, связана с большой ответственностью, с безопасностью театральных конструкций, но у нас училось больше девушек, чем юношей. Юноши быстро вылетали. Сейчас я преподаю в Школе-студии МХАТ на постановочном факультете и ситуация такая же – девочек больше, чем мальчиков.

Удивляет ли вас что-то в отечественном кинопроизводстве, в том, как все устроено?

У меня вызывает недоумение отношение к качеству и срокам. Есть вот этот знаменитый треугольник: качество – сроки – деньги. И я замечаю, что с каждым годом у нас все больше и больше сокращаются сроки выполнения задач. А у такого процесса, как создание фильма, есть свой производственный цикл. И сокращать его, не теряя качество, значит увеличивать бюджет, а бюджет не увеличивается. Соответственно, мы теряем в качестве и перестали адекватно оценивать эту потерю. В отечественной киноиндустрии «хочу» идет впереди «могу». Поэтому проекты запускаются в нереалистичные сроки, сценарий дописывается в процессе.

Это началось после пандемии? После февраля 2022 года?

Нет, в пандемию это уже происходило, но было в основном в рекламной индустрии. И кажется, что из рекламы оно и перешло в кино, такой коммерческий подход. Быстрее сделать, быстрее продать, а какими силами – уже не так важно. Есть еще такой момент: в нашей киноиндустрии зачастую не соблюдаются условия для людей и договоренности. Результат всегда впереди процесса. Мы должны каждый раз делать какие-то подвиги «во имя майонеза».

Многим и вправду приходится жертвовать нормальной жизнью во имя работы на площадке.

После выпуска «Кислорода» (фильм Ивана Вырыпаева 2008 года. – Прим. ред.), мы были на передаче Гордона «Закрытый показ». Там был Александр Артемович Адабашьян. И он ко мне подошел после передачи, сказал: «Слушай, девочка, что ты здесь делаешь? Как ты это выносишь вообще? Я ушел из производства уже очень давно, когда стало понятно, что все, это теперь молотилка». Мне эти слова запомнились. Тогда я еще жила тем, что результат был важнее всего, мне еще было важно что-то доказывать.

«Кислород» был ведь вашей первой большой работой в кино. Расскажите, с каким самым серьезным вызовом вы столкнулись на этом проекте?

Самым большим вызовом было вывезти весь этот процесс. Работа с Иваном (Вырыпаевым, режиссером фильма. – Прим. ред.) – это вызов. Безумно сложный человек. Я с ним много работала, семь, что ли, лет. Это был как раз один из тех случаев, когда я получала урок, как и с кем работать.

С чего начинается ваша работа над образом пространства? Из чего образ вырастает?

Все начинается со сценария. Я читаю и вижу. Это надрессированное качество. Начиналось с того, что я читала и пыталась осознавать текст, у меня книги всегда с закладками. В Школе-студии МХАТ педагоги учили нас с вниманием относиться к каждому знаку препинания, каждому слогу, каждому звучанию.

Какие из сценариев, с которыми вам приходилось работать, были вам особенно близки?

Безусловно, «Громкая связь», «Я худею», «Пара из будущего», «Актрисы». Из крайних работ – «Бременские музыканты». Я давно хотела поработать с музыкой, и проект дал такую возможность. Правда, у нас был катастрофически маленький срок подготовки. Поэтому я не успела как следует прочувствовать материал.

Я видела некоторые кадры из «Бременских музыкантов», они напомнили эстетику фильмов Тима Бертона. Вы осознанно двигались в эту сторону?

Мы сейчас говорим о тизере, а это далеко не финальный результат. Но я это в фильм не закладывала. И если сравнить фотографии со съемок и кадры после цветокоррекции, то там огромная разница. По композиции, цвету, контрасту. У меня в голове была совершенно иная палитра. Я с нетерпением жду, когда выйдет эта работа, хочу увидеть, что получилось в итоге.

А что вы туда закладывали?

У меня была легкость, без такой сильной контрастности. Мы с художником по костюмам Оксаной Шевченко подбирали очень нежную палитру, но после цветокоррекции наши терракотовые оттенки стали ярко-красными, вишневыми.

Вам не обидно, что вы кропотливо собираете цвет для каждой сцены, а на постпродакшене все перекрашивают и от вашей идеи ничего не остается?

У нас нет практики подключать художников на этапе финализации цвета и бывают разные предпосылки к цветокоррекции. Конечно, испытываешь некоторое недоумение. Но я не считаю, что мое мнение и ощущение единственно верные. Поэтому стараюсь принимать ситуацию. «Смысл в том, чтобы творческая команда дышала одним воздухом» и шла к одному результату.

В «Актрисах» тоже тонкая работа с цветом.

На первой же встрече с Федором Сергеевичем [Бондарчуком] говорили о трехчастности сценария, сразу заложили, что в актах будут временные перемены, но решение про цвет пришло немного позже. Обычно так не делают, работают с единой палитрой фильма. Мне захотелось увидеть, кто еще мог использовать подобный прием, и я стала искать фильмы, где изменения в палитре происходили бы на протяжении всего фильма. Перебрала много проектов, вспомнила «Ла-Ла Ленд». Там действительно меняется палитра, как ветер. Мы решили, что будем менять палитру в каждом акте, подбирали под нее объекты, костюмы, грим, это были наши «предлагаемые обстоятельства». В эту игру включились все, особенно художник по костюмам Оксана Шевченко – у нас сложился творческий тандем. И то, что мы придумали, действительно сработало. Для меня совсем новый опыт, было интересно. На «Актрисах» чувствовалось много поддержки и доверия со стороны команды и Федора Сергеевича, в такой атмосфере получаются удивительные вещи.

«Громкая связь» – это ремейк «Идеальных незнакомцев». Как визуально разграничивали «Громкую связь» и ее итальянский первообраз?

Изначально это пьеса, удивительный текст. Общее у этих фильмов только фокус с телефонами, все остальное разобрано абсолютно по-разному. У нас был репетиционный процесс в декорациях – я настояла на том, чтобы у актеров была возможность освоить пространство. Было приятно, что меня в этом поддержали режиссер Алексей Нужный и оператор Михаил Милашин.

Строить пространство или обживать то, что уже есть, – что вам ближе?

Строить стало проще, но у меня нет амбиции построить все парки и дворцы мира. Все зависит от материала, если материалу это нужно, то построим. Хотя работа с фэнтези – это очень интересно. У меня есть затея, которую я бы хотела развить. Но пока не пришел в руки сценарий, которому бы это было необходимо. Хочется сказку, но без исторической достоверности, хоть производственно это и проще: пошел на склад, взял историческую вещь, костюмы – вот тебе и сказка. Нужно попробовать пойти дальше.

Вы преподаете. Главное, чему вы хотите научить студентов?

Моя задача как педагога подсветить студенту его развитие. Потому что есть таланты и есть способности. Способности – это то, с чем ты родился, то, что у тебя быстро и хорошо получается. Классно, что у тебя это есть, но ты пришел учиться. Таланты всегда лежат в зоне дискомфорта, они раскрываются в процессе обучения. Вот такой вот парадокс.
Второе, чему я их учу, – дисциплина. Профессиональной дисциплине надо учиться, потому что впоследствии в работе она очень помогает, и это качество именно приобретаемое. Научить планировать, научить методу декомпозиции, когда большую задачу раскладываешь на мелкие шаги. Мне многие студенты потом говорят, что благодаря мне научилась успевать. А успевать – это конкурентная черта. В этом мире, по крайней мере.

А у кого учились вы? У вас есть ролевые модели?

Как художники мне сейчас очень нравятся Сара Гринвуд, Кен Адамс. Как писатель, мыслитель, философ, наверное, Джоан Роулинг. Еще Екатерина Сокальская, читаю и смотрю все ее лекции. Наталия Фишман-Бекмамбетова. Нравится ее позиция и подход к работе, к тому, что она делает и как развивается. Вячеслав Полунин и мультипликация Норштейна – это с детства. Нравится, как Артемий Лебедев работает с дизайном, его производственные истории и как он систематизирует весь процесс. Не могу сказать, что это мои ролевые модели, но, скажем так, мне нравятся результаты работы этих людей. Вопрос емкий на самом деле, у меня сразу столько мыслей появляется в голове.
Безусловно, в Школе-студии МХАТ были получены все необходимые знания, которые применяю на практике. Еще в школе, классе в 10-м, случайно попала в «Ленком» на спектакль «Жестокие игры» – меня поразила именно сценография, я хотела знать все только об этом и упорно начала готовиться к поступлению. Когда уже училась, мне нужна была подработка и я, снова по огромному везению, попала подмастерьем в мастерскую архитектора А.П. Поликарпова. Все выходные и свободные вечера в течении четырех лет проводила на работе: наблюдала, впитывала, училась.
Очень благодарна всем друзьям и учителям, кто был и есть со мной.

В чем источник вашей силы? Где вы ее черпаете?

Долгое время у меня совершенно не было никакой возможности заниматься спортом. Но пару лет назад я встала на беговые лыжи. Выяснилось, что для меня это огромный ресурс. Если раньше я жалела себя и пропускала тренировки, то теперь говорю себе: «Пожалей себя и сходи на тренировку».
Путешествия – большой источник энергии и творчества. Поездки на большую природу, дикарем: несколько раз поднималась на Гималайские горы. В октябре всегда ездила в Рим, в Пантеон. Там мое место силы. Но давно уже не была в Риме, скучаю очень.

Читайте это и другие интервью на страницах Printed.

Фотограф: Валерия Сучкова, визажист: Ольга Горячева