Рецензия на фильм «Набережная Орфевр, 36»

"Набережная Орфевр…" – также ответ Маршаля вырожденцу Бессону с его полицейской попсой, которую "пипл хавает". Однако дело в том, что Маршаль – умней и опытнее меня, и в короткой рецензии я не могу ни пересказать сюжет, ни сформулировать кинематографичность. Могу только попрыгать вокруг и помахать руками, потыкать пальцами: "Смотри туда, смотри сюда"…

Если бы была возможность, которой кино заслуживает, писать о нем без ограничений длины, начиналось бы так. "Ночью в баре пьянствуют полицейские, празднуют перевод своего старого товарища. Товарища зовут Эдди, рядом с ним сидит известный всем Даниэль Отой ("Королева Марго" /Reine Margot, La/ (1994), "Девушка на мосту" /Fille sur le pont, La/ (1999) и т.п.), который, наверно, будет главным героем. Довольно заурядное вступление "с полунамека". В это же время в каком-то борделе появляется пара гангстеров. Чего надо? У них конфликт с владелицей борделя. О, старушка Милен Демонжо (Миледи из старых "Трех мушкетеров" /Trois mousquetaires/). Это уже интересно. Ща ее будут бить. Снова сплошной монтаж. В каком-то глухом подвале большое количество гангстеров одевается в черное, хватает автоматы, напяливает маски. Ща кого-то будут грабить. Жанр обозначился.

Между тем, в баре полицейский со смешным именем Тити читает герою дня Эдди идиотский мадригал, все ржут, пошли дарить подарки. Слишком слащаво. Между тем, Милен Демонжо валяется на полу своего борделя, с трудом встает раком, и на нее лучше не смотреть. Ну, когда наконец хоть какая-то связка? Уже, в общем, пора, чтобы что-то происходило. Но у полицейских в баре все еще поют и танцуют девочки на столе. Так кто тут хороший и кто плохой? Большое количество переодетых гангстеров на двух бронированных "Мерсах" берет в клещи машину инкассаторов. Полив автоматными очередями лобовое стекло, встает у кузова. В кузове мечется охранник. Кусочком рафинада двери взрывают, полумертвого охранника достреливают на асфальте, берут мешки денег и сваливают. Аккуратная стереотипная сцена.

И вот, наконец, под утро Отой доезжает до места происшествия, оцепленного Отрядом по борьбе с бандитизмом, и мы видим Депардье. Тот сильно похудел. Это ему к лицу. Отой, видимо, из другого отряда, они тут же сцепились, Отой подходит к машине. Там девка какая-то полицейская (кстати, после кино прочтешь, что ее играет любимая жена режиссера), они мрачно трепятся, и выясняется, что Депардье и Отой – начальники двух конкурирующих отрядов "суперполицейских". Разговор короткий, содержательный, помимо фактов, еще эмоционально. Хорошо. Отой лезет в кабину, и там что-то, видно, страшное. Там, видно, водитель с оторванной головой. Молодец режиссер, дал понять, но не дал посмотреть – на дешевых эффектах не работает. Отой – мрачный и молчаливый, Депардье – не менее молчаливый, что даже удивительно.

Дальше Отой наконец доезжает до борделя и видит старушку Демонжо, всю загипсованную, да еще и жестоко изнасилованную. Они, видимо, дружат. Дальше идет совещание у руководства. Ведет его тоже старый обожаемый Дюссолье, как в недавних "Тайных агентах" /Agents secrets/ (2004). Так, и здесь он начальник над обоими. Ну, выяснилось хоть что-то. Совсем неопознанная банда грабит уже седьмую машину инкассаторов, и снова срубила сумасшедшие бабки. В министерстве крайне недовольны работой на набережной Орфевр, жаждут крови, восьмую не потерпят, а Дюссолье уходит на повышение. Прямо былой совок. Но, поскольку на совещании снова говорят мало и о своем, по-прежнему непонятно, кто плохой, кто хороший. Дюссолье говорит Отою: "А вас, Штирлиц, я попрошу остаться", и предупреждает, что после повышения его место займет либо он, либо Депардье, а зависит все от того, кто первым выловит банду.

-- Я бы хотел, чтобы это были вы, Вринкс.
-- Да скучно мне быть начальником.
-- Время таких, как вы, время "работы в поле" на контактах с ворами и проститутками в любом случае прошло. Система больше не поощряет подобные контакты. Но слишком уж Кляйн рвется на мое место. Власти, сука, хочет.
-- Да знаю я.

За что ж они так бедного Депардье (Кляйна)? Вот и старый товарищ Эдди обмолвился Отою (Вринксу): "Как ты мог с ним дружить, он же законченная сволочь?". А в чем, собственно, сволочизм? Вот пришел Кляйн домой, усталый, голый вышел из ванной, в постели спит жена, лег, жена к нему прижалась. Правда, когда Вринкс пришел домой и тоже принимал душ, жена (красотка Валерия Голино) проснулась, пришла к нему в ванную, встала рядом, стали целоваться. Так, один жену не очень любит, другой – очень. Так-так… Один был эгоист, другой – нет".

Это самое начало фильма, который идет два часа и в котором, вопреки всему написанному, нет ни единого лишнего слова и кадра. Пожалуй, даже наоборот: мужская "немногословность" каждую фразу делает чересчур "веской", что очень старомодно и несколько смешно. Но если вы теперь думаете, что это кино – очередной "крепкий жанр" про поимку банды, осложненную враждой поимщиков, благодаря чему "фоном" будет "картина реальной жизни" с начальниками и женами, коррупцией и предательством, борделями и тюрьмой, вы сильно ошибаетесь. Уже приготовившись заскучать после начала фильма, вы вдруг не сможете ни на минуту отвлечься и начнете смотреть на долгую "картину реальной жизни" каких-то копов в далекой Франции, как на самого себя, причем в данный конкретный миг.

Во-первых, в итоге все свяжется со всем отнюдь не как "действие" и "фон", поскольку дело вообще не в банде, а в семи годах вражды. Но ни одна ниточка не провиснет, не порвется, и кайф – в связи ниточек, а не в "чем кончится", которое обычно исчерпывает "крепкий жанр". Во-вторых, соблюдя все его законы, Маршаль на деле снимал нормальную античную трагедию, где сразу после начала ощутим и "трагический герой", и "трагическая вина", да и "злодейство" никуда не делось. Только "вина" максимально современна и не имеет отношения к "сказкам о богах". "Герой" – тоже не Прометей, а такой же, как все, встроенный в систему, которая и есть "зло", чего уж проще. Как трагедия семь лет действия передают лишь один миг жизни, зато для каждого из нас. Я получила по меньшей мере следующие ответы:

1. Мелкий эгоист становится законченным подонком не вполне самостоятельно. Причина – отнюдь не только дурное воспитание, тяжелая жизнь, развившиеся психболезни типа "зависть", "месть", "жадность" и в целом – "жажда власти". Нет, главная среди причин – ощущение безнаказанности. Раз нагадил и не наказали, дальше – больше. И так – пока не остановят.
2. Система тоже не по своей воле пестует всех мелких эгоистов и особо поощряет законченных подонков. Ее цель – сохраниться как можно дольше, но она уже так усложнилась, что только и норовит рухнуть под своей тяжестью. Поэтому ей больше не под силу ничего, кроме неопределенных величин. Подлости, одним словом. Все твердое должно быть срочно искоренено, просто потому что у системы истек срок годности.
3. Но твердые частицы, из которых она возникла, "тоже хочут жить". И когда она методом случайного отбора тыкает в одну из них: "Исчезни", – даже не потому что мешает именно эта, а потому что все они уже лишние – тогда-то и может возникнуть сопротивление, то есть хороший человек. "Сижу, починяю примус". То есть хороший человек, останавливающий подонка, возникает не менее невольно, но абсолютно неизбежно.

"Трагическая вина" в наш безбожный век – "что ты имел несчастие родиться". Если для вас это слишком сложно, задавайте свои вопросы. Вам ответят, как именно подонок может прожить до глубокой старости со святой верой в собственную правоту. Легко. Вам также ответят, как именно хороший человек может выжить здесь и сейчас. Без всего. Вам ответят и на последнее – как наказать подонка и какое отношение к этому имеет хороший человек. Никакого. Ответят наглядно, исключительно на примерах, без всякой вышеперечисленной зауми. Фильм действительно мрачный, гораздо мрачнее, чем рамки его жанра. На вопрос, как же так получается, что "на примерах" – и вдруг настолько убедительно, что прямо "античная трагедия", отвечает уже закадровая жизнь – биография Маршаля.

Надо больше десяти лет прослужить во французской полиции, написать, еще будучи в ней, популярный сценарий "Комиссара Мулена", потом тихо свалить из нее за другими (пол французского кинематографа ныне – бывшие полицейские), сняться в паре десятков фильмов про копов, сделать десяток сценариев про них же, и если тогда вдруг возьмет и обнаружится, что тебе все еще есть, что сказать – взять и сказать. А когда точно знаешь, чего хочешь, притом, что еще можешь и уже умеешь, остальное – плевое дело. К тебе сами придут Отой, Депардье и даже Дюссолье. Отой может все, вознамерится сыграть злодея, но когда место героя окажется вакантным, сыграет и героя. Место злодея тогда займет Депардье и на шестом десятке после сотни ролей сделает одну из лучших во всей своей фильмографии. Злодей в "Набережной Орфевр…" наконец-то не тайный, не боящийся разоблачения, а естественный. Все такие, а не отдельные морсеры-вотрены из "Графа Монте-Кристо". Подонком быть естественно, героем – почти всегда глупо, если не учитывать всех нюансов.

Сами собой на свои места встанут красотка Голино, старушка Демонжо, собственная жена и – в эпизодах – бывшие коллеги-полицейские, ныне коллеги-киношники. Тебе не понадобится ни погонь, ни взрывов, ни перестрелок (в единственной идеальной ощущается даже стыдливость, что без нее нельзя было обойтись), ты вместо трюков "по встречной полосе" и прочей эффектной лабуды разобьешь один-единственный и так убитый "Рено"-"копейку" и достигнешь того же, для чего Бессону нужна свалка пары таксомоторных парков. Тебе даже не понадобится придумывать ни одной-единственной детали – все в памяти, все так и было в твоем собственном богатом опыте, так что, связывай-не связывай, в остатке все равно – больше.

Ты сам наконец-то сыграешь не копа, а гангстера (Христо), и всего одного эпизода будет вполне достаточно, чтобы тебя одели в деревянный костюм и заиграла музыка, а ты ее не услышал. Чтобы помнили.