Выходит альманах "Токио!" Гондри, Каракса, и Бон Джун-хо, в котором девушки становятся мебелью, потенцию измеряют по шкале Рихтера, а говно забрасывает прохожих бомбами.
Вслед за коллективными признаниями в любви к Парижу и Нью-Йорку, имевшими успех у тонко чувствующей публики, настала наконец и очередь Токио получить порцию комплиментов от ведущих мастеров экрана. Продюсеры, решившие воспеть японский мегаполис методом бригадного подряда, поначалу явно держали в голове что-нибудь типа "Токио, я люблю тебя", но так как раздача пряников вылилась в итоге в раздачу оплеух, "I love you" как-то само собой ужалось до восклицательного знака, более адекватного тому, что происходит в кадре.
Здесь, как не сложно догадаться, сыграла свою роль и финансовая сторона вопроса: "Токио!" – изначально камерный, не очень дорогой проект. Вывозить в недешевую Японию орду дорогущих арт-хаусных функционеров, чтобы Вим Вендерс еще раз пустил слезу над Ясудзиро Одзу, а Скарлетт Йоханссон вымучивала "Трудности перевода 2", дело накладное и хлопотное, поэтому в Токио командировали двух непривередливых французов – Мишеля Гондри и Леоса Каракса, плюс одного корейца, живущего совсем неподалеку – Бон Джун-хо.
Простое задание придумать в токийских декорациях какое-нибудь "я люблю тебя" каждый из режиссеров воспринял, похоже, как оскорбительный вызов своей фантазии. В результате вписаться в романтическую линию удалось, и то с большим трудом, только двоим – Гондри и Бон Джу-хо. Гондри (новелла "Дизайн интерьеров"), верный своей традиции доводить возвышенные чувства до состояния абсурда, рассказывает историю двух молодых провинциалов, которые приезжают в Токио самореализовываться: молодой человек (Рё Касэ) делает кинокарьеру, а девушка в исполнении дочери Стивена Сигала Аяко Фудзитани, так и найдя, куда себя приткнуть, превращается в деревянный стул. У Бон Джун-хо (новелла "Потрясая Токио") любовь к этому городу приобрела еще более причудливые формы. Агорафоб, десять лет не вылезавший из домика Тыквы, забитого до потолка пустыми коробками из-под пиццы, влюбляется в девушку-курьера, на поверку оказавшуюся роботом: нажал на кнопку "love" и… Произошло землетрясение.
Наконец, Леос Каракс, решивший размяться после девяти лет творческого отпуска, соорудил на экране нечто, убедительному пересказу вообще не поддающееся – новеллу "Дерьмо". Из недр токийской канализации на свет божий вылезает бомж по имени Дерьмо (Дени Лаван) – перекошенный в разные стороны абсолютно недружественный тип с бородой-крючком, в кургузом пиджаке и клоунских ботинках – и начинает забрасывать японцев гранатами, оставшимися в подземном бункере со времен операции в Нанкине. Защищать Дерьмо от японского правосудия приезжает из Франции адвокат Воланд – примерно то же самое только с бородой-крючком, повернутой в другую сторону. Здесь, собственно, и начинается у Каракса романтическая линия: французский режиссер, в последнее время активно тусовавшийся с русскими коллегами, аранжировал диалог защитника и подсудимого точно в стиле нашего родного "асисяй". И уверяем вас, "асисяй" Воланда с Дерьмом в память вам врежется не хуже, чем оригинал Полунина.
Продукция "Какой-нибудь большой красивый город, я люблю тебя" не в последнюю (если вообще не в первую) очередь предназначена для людей, испытывающих друг к другу нежные трепетные чувства. Из красивой лакированной коробочки с надписью "Париж – Нью-Йорк" ароматы раздавались правильные, хоть и предсказуемые.
Но вот список расширили до Токио и нате – приходиться принюхиваться. В общем, если после романтического киносеанса, на котором девушки становятся мебелью, потенцию измеряют по шкале Рихтера, а говно забрасывает прохожих бомбами, у вас еще хватит наглости произнести в лицо другому человеку "я люблю тебя" – вы, определенно, личность не от мира сего.