Предновогодние дни – время подводить итоги и рассуждать о том, что произошло, что изменилось и что может произойти. Но сейчас, когда Новый год уже наступил, самое время поговорить о том, что в кино не изменилось и что вряд ли когда-нибудь изменится
«Фабрика грез» – это точное и парадоксальное прозвище большого кино. Фабрика занимается массовой штамповкой, а греза – нечто уникальное и индивидуальное, не поддающееся копированию. Пытаясь сочетать несоединимое, кинематограф старается поставить производство грез на поток. Но фабричные технологии раз за разом подводят, и кино возвращается к истокам – к творчеству мастеров, способных создать эксклюзивный шедевр.
На практике эта метафора проявляется во взлете и падении трендов. Кинематограф – особенно, но не исключительно голливудский – всегда ищет рецепты успеха. Он выводит их из поверхностного анализа свежих хитов. Когда рецепт выявлен, все бросаются то выпускать трехмерные ленты, то экранизировать комиксы, то снимать подростковую фантастику, то плодить постсоветскую чернуху… Но «серебряная пуля» всякий раз оказывается дурой. А те, кто бездумно следуют рецепту и ничего существенного к нему не добавляют, в лучшем случае балансируют на грани окупаемости.
Успешное зрительское кино стоит на трех больших китах: история, персонажи и отношение публики. Последнее особенно важно – если вашу историю о ваших героях не хотят смотреть и слушать, вы ничего не добьетесь. Эта троица звучит как рецепт, но на деле это не ответы, а вопросы. Или скорее задания для кинематографистов. Творцы должны обеспечить одно, другое и третье, а как – это их проблема.
Решать эти задачи очень трудно, и трендам следуют, чтобы срезать углы в решениях фундаментальных проблем кинематографа. Мол, если один трехмерный блокбастер принес отличные сборы, то теперь можно снимать любое кино в 3D и срывать куш за кушем, не особенно волнуясь о других составляющих постановок. Или если в тренде экранизации молодежных книжных циклов, то достаточно кое-как перенести в кадр героев из свежего подросткового бестселлера и идти в банк за долей прибыли. Поначалу это обычно работает, но тренд быстро сходит на нет. Поверхностное недолговечно. Всегда или почти всегда работает только фундаментальное.
Посмотрите на перечни хитов прошедшего 2017 года. Что мы там видим? Персонажей и истории, персонажей и истории. Классическая сказка «Красавица и Чудовище» в диснеевской обработке, отборные комиксные герои (Человек-паук, Чудо-женщина, Тор, Стражи Галактики, Росомаха) и их захватывающие приключения, причудливые злодеи необычных хорроров («Оно», «Сплит», «Прочь»), заслуживающие зрительского уважения герои эвакуации из Дюнкерка и их военная сага…
Да, среди этих лент много ремейков и сиквелов. Но они добились успеха потому, что предложили героев и сюжеты, которые публика предвкушает, а не игнорирует. В отличие от, например, «Меча короля Артура». Оказалось, что зрителям куда интереснее пересмотреть «Красавицу и Чудовище», чем впервые увидеть «бандитскую» версию приключений легендарного британца.
Так обстоят дела не только в Голливуде. Кто у нас сорвал банк? «Последний богатырь». Фильм, который привлек внимание персонажами и историей и который сыграл на поле семейного кино, занимательного для взрослых и детей. То есть весьма востребованного в России.
Показательна печальная судьба «Валериана и города тысячи планет». Рекламная кампания блокбастера Люка Бессона строилась на том, что это завораживающе эффектное фантастическое зрелище. При этом сюжет фильма и его персонажи из трейлеров были толком неясны. И вот в России лента достойно «прокатилась», поскольку это уважаемый у нас Бессон, а в США мало кого заинтересовала, поскольку Бессон там не фигура, а красивой картинки для привлечения зрителей недостаточно. Красивая картинка уже давно не в дефиците.
Персонажи, истории и зрительское внимание рулят. Они рулят со спецэффектами и без них, они рулят во всех жанрах, они рулят в кино и на ТВ, они рулят в одиночных и серийных проектах. И это хорошая новость. Она означает, что хорошее зрительское кино было, есть и будет. Его придется создавать, как бы это ни было тяжело, потому что его нечем заменить. По крайней мере, надолго.