Двадцать семь лет назад состоялась премьера культового триллера «Семь» — мрачного переосмысления христианского учения о семи смертных грехах, подарившего нам одного из самых устрашающих экранных маньяков и незабываемый финал, который сохранится в культурном коде зрителей на годы, а может быть, даже на века.
В честь дня рождения любимого фильма Дэвида Финчера рассказываем, в чем же заключается его величие.
Сейчас в это сложно поверить, но было время, когда имя Дэвида Финчера вызывало у продюсеров болезненный зубной скрежет — после тяжелого производства триквела «Чужого», от которого сам кинематографист впоследствии открестился, Финчер закрепил за собой статус «проблемного» человека. И правда, в каком-то смысле он действительно был проблемным: Дэвид принципиально не хотел делать кино по голливудской кальке, гораздо больше он был заинтересован в продвижении собственного — крайне мрачного — видения окружающего мира. И вот, когда Финчер наконец нашел идеальный сценарий для будущего триллера, индустрия вновь начала вставлять ему палки в колеса. Почти сразу боссы New Line Cinema захотели «смягчить» сюжет, посчитав его чрезмерно жестоким. Особенно это касалось финала. Но Финчер бился до последнего и упорно стоял на своем, выделяя концовку как одну из важнейших составляющих фильма, без которой он просто не способен существовать. Что по итогу, конечно, оказалось правдой.
Важно также отметить щепетильность Финчера к различным техническим деталям, которые во многом создают атмосферу по-настоящему качественного триллера. Умение работать со светом и, что важнее, с тотальной темнотой, впервые продемонстрированное кинематографистом в фильме «Семь», впоследствии сформировало тот самый, уникальный «финчеровский» стиль, состоящий из пятидесяти оттенков мрака и тревоги.
Фильм с таким большим количеством сцен жестокости и насилия вполне мог скатиться в жанр дешевого эксплуатационного кино, однако Финчер (к счастью!) пошел гораздо дальше. Несмотря на достаточно мрачный сюжет, «Семь» соблюдает баланс зла и добра. И если первое представлено в лице религиозного фанатика-убийцы, то второе — в образе вечно уставшего детектива в исполнении Моргана Фримана, который на первый взгляд только и мечтает о том, как бы уже выйти на пенсию. Уильям Сомерсет спит и видит, как бы передать свое дело более молодым и амбициозным коллегам, однако его время все еще не пришло. Глубокая нравственность этого персонажа — тот «свет в конце туннеля», который позволяет картине Финчера сохранять долю оптимизма, оставляя зрителю надежду на то, что правосудие в конце концов восторжествует, а все виновные будут наказаны. Кастинг Фримена на роль Сомерсета также был не случаен — за долгие годы голливудской карьеры актер стал для американцев кем-то вроде второго Генри Форда, олицетворением чистой нравственности и непоколебимого авторитета.
Дэвид Финчер широко известен своей дотошностью в подборе актеров — в случае с Морганом Фрименом дело было не только в таланте (с масштабом которого, впрочем, никто не спорит), но и в его общественном образе, который отлично работал на фильм и был элементом игры с восприятием зрителя не на уровне действия, а на уровне контекста.
И тем не менее для того, чтобы сделать фигуру Уильяма Сомерсета максимально эффективной, «Семь» нужен был антагонист, способный навести ужас на весь город. Таким злодеем стал Джон Доу, сыгранный Кевином Спейси. Несмотря на достаточно тяжеловесную конкуренцию в лице Ганнибала или Нормана Бейтса, Доу продолжает оставаться в числе самых цитируемых персонажей в истории современного кино. В его психологическом портрете можно найти элементы личностей сразу нескольких знаменитых маньяков прошлого века: от Чарли Мэнсона он унаследовал высокую духовность и интеллект, от Теда Банди — приятные манеры и обманчивое обаяние. Примечательно, что реальное имя Джона Доу, как и его очевидно непростое прошлое, так и остались для нас загадкой.
Такое рискованное решение могло привести к феномену так называемого картонного злодея, однако герой Кевина Спейси вовсе таким не выглядит. Почему? Вероятно, потому что идеальному убийце человеческая личность не нужна.
Персонифицированное зло, в роли которого выступает Джон Доу, само по себе слишком колоритно и говорит о его травмах гораздо лучше и нагляднее, чем могла бы экспозиция или дополнительные флешбэки из детства. Для любого психопата убийство — это своего рода искусство, через которое он раскрывается как истинный художник.
Особое внимание в «Семь» уделено формированию городской среды, что является одним из важнейших компонентов жанра нуар. У безымянного города, в котором живут главные герои, имеется собственный, довольно тревожный характер: серые блочные здания создают атмосферу бездонной тоски, а бесконечный проливной дождь, длящийся практически весь фильм, не акцентирует, как это обычно принято, а напротив — нивелирует повествование, приведя его впоследствии к единому знаменателю — парадоксально пугающему солнечному дню в пустынной сельской местности, где точно должно произойти что-то важное.
«Семь» также очень искусно демонстрирует места преступления, которые никогда не открываются зрителю полностью: в первой квартире отключено электричество, и труп человека мы видим лишь в свете маленького фонарика; в другой сцене тело и вовсе отсутствует, но имеются фотографии, отдельные места которых закрыты клейкой лентой; убийство на почве похоти совершается в массажном салоне с помощью некоего смертоносного оружия, которое никогда не было показано. Вместо того чтобы выливать в кадр литры бутафорской крови и неприглядные физиологические подробности, Финчер акцентирует внимание на все ту же среду, в которой произошло убийство. Полуразрушенные квартиры, равнодушные лица сайдкиков, дешевый антураж салона создают ощущение общего морального упадка, в котором находятся жители города. Ощущение, которое на деле оказывается куда страшнее искусственной сцены совершенного насилия, что мы и так видели в сотне других триллеров.