Говорить про "Самаритянку" совершенно не хочется, потому что любой должен бы самостоятельно разобраться. Но есть предчувствие, что даже самая преданная публика Ким Ки-Дука (даже отцеженная от публики "Человека-паука" или "Секса в большом городе") после этого фильма немножко прогнется под тяжестью напрашивающихся разборок...
Тем более, Ким Ки-Дук на словах дает такое разрешение: "Глазами мужчины, который мог бы оказаться на их месте, я старался проследить болезненные мысли отцов, чьи любимые дочери становятся в наше время проститутками", "Если что-нибудь ценное для нас оскверняется, нам не следует закрывать на это глаза". Публика после фильма так же может уехать в частности, в ощущения и в молчание, только бы не касаться смысла. Только разрешает ли фильм, без слов Ким Ки-Дука, куда-нибудь уехать? Разве он сам не коснулся всего, без исключения, в современности, если даже в Берлине, на другом конце света, она прогнулась под ним чисто бессознательно ("Самаритянка" получила на Берлинале лишь приз за режиссуру)?
Законы современности:
Когда крайне наивной, но половозрелой девчонке понравился секс, значит, она виновата, и полиция может ее задержать и публично обвинить.
Когда она не чувствует себя виноватой, полиция все равно не денется никуда, и не останется для сексапильной красотки все равно никакого выхода, кроме как прямо в окно с третьего этажа, где только чудо может помочь не разбиться насмерть.
Когда наивная вера в чудо не оправдалась, и умирающая красотка просит прийти одного из тех, кто попользовался красотой, но при этом был искренне любим – композитор, еклмн – то он перестанет ссылаться на занятость только в обмен на то, что перед визитом к умирающей попользует ее подругу.
Когда у подруги умершей остались от нее только деньги, заработанные проституцией, значит, их надо сжечь и забыть все, как страшный сон.
Когда подруга решила не забывать, а раздать деньги обратно клиентам умершей, которая не была виновата ни в чем, и куда еще их девать, значит, у нее не все дома, что не преминет заметить ни один из клиентов, берущих деньги обратно, после того как, естественно, тоже попользовался: "Дружба – дружбой, но такое"…
Когда отец подруги обнаружил проституцию, он должен тут же наказать дочку, избить или даже убить.
Когда отец полностью доверяет дочке, которую сам воспитал в христианской любви, ему остается только наказывать ее клиентов.
Когда он просто пытается разобраться без всяких наказаний, то рано или поздно семья (жена) одного из клиентов, у которого тоже есть маленькая дочка, обвинит его во лжи и сумасшествии.
Когда один из клиентов был выведен на чистую воду перед всей семьей, у него в общепринятом двойном стандарте чужих дочек и своих жен нет никакого выхода, кроме самоубийства.
Когда отец сожжет себе руку, которой дал самоубийце по морде, это все равно не остановит никаких следующих клиентов.
Когда простые девчонки за соседними столиками отделались от приставаний лучшего друга отца благодаря мальчишкам-ровесникам, лучший друг должен быть уверен, что дом этих мальчишек – тюрьма.
Когда на почве незнания, как уберечь девчонок от своих лучших друзей, отец начинает буквально сходить с ума, ему будет решительно не к кому обратиться, кроме могильных памятников, и придется в конце концов обязательно кого-нибудь убить.
Когда, помимо следующего клиента, он сможет уже убить и дочку, и себя, виноват во всем будет все равно он один, и в тюрьму посадят его одного и никого больше, даже если, в отличие от всех, он-таки нашел выход и знает теперь, как надо.
Когда только дочке поведано, как надо, на современном автомобиле она обязательно застрянет в придорожной канаве.
Зависть
"Самаритянка" – абсолютно анархистское кино. Оно абсолютно не против секса "как первопричины всех наших прегрешений", как было еще в "Весна, лето, осень, зима… и снова весна" – оно его просто не показало, принимая за правду, которую все знают – и больше не ограничивается протестом против одной лишь "мужской цивилизации". "Самаритянка" протестует против цивилизации как таковой – с "государством", "общественным мнением", "семейными ценностями". На бессловесном уровне об этом свидетельствует красота вообще, естественность красоты, достигнутая Ким Ки-Дуком на сей раз не в углу буддистского монастыря, не в безадресной и безвременной выгородке, как было в опять же "Весна, лето, осень, зима… и снова весна". Теперь красота естественна повсеместно – в современном городе Сеуле, на сельской бензоколонке, над "Маздами" и "Тойотами" под листопадом, в грязной дорожной луже, куда стекаются мозги самоубийцы, до такой сумасшедшей степени раскаявшегося во лжи. Красота – единственный защитник всего живого, немертвого, а Ким Ки-Дук при этом – Фассбиндер наших дней
Если вы хотите предложить нам материал для публикации или сотрудничество, напишите нам письмо, и, если оно покажется нам важным, мы ответим вам течение одного-двух дней. Если ваш вопрос нельзя решить по почте, в редакцию можно позвонить.