Конечно, любой фестиваль хочет быть радикальным, диктовать моды, формировать течения. Наш не исключение. Но если Канн открывает фон Триеров, а Торонто -- Дени Арканов, если Москва давняя открыла новую эру в кино, впервые показав "8 1/2" Феллини, то ММКФ нынешний откапывает ошметки на задворках кинопроцесса. Потому что у него больше нет ясных ориентиров. Только этим можно объяснить появление на его экранах тошнотворного ужастика Роба Зомби "Дом 1000 трупов"....
Конечно, любой фестиваль хочет быть радикальным, диктовать моды, формировать течения. Наш не исключение. Но если Канн открывает фон Триеров, а Торонто – Дени Арканов, если Москва давняя открыла новую эру в кино, впервые показав "8 1/2" Феллини, то ММКФ нынешний откапывает ошметки на задворках кинопроцесса. Потому что ищет хаотично, если не истерично. Потому что у него больше нет ясных ориентиров. Только этим можно объяснить появление на его экранах тошнотворного ужастика Роба Зомби "Дом 1000 трупов".
Московский фестиваль перепутал себя с Кони-Айлендом.Помнится, перед вступлением в должность главы киносоюза Никита Михалков на съезде кинематографистов укорял коллег нарезкой из новейших российских фильмов с разверстыми трупными оскалами и вырезанием кровавых слоганов на грудях. Наблюдая эволюцию Московского кинофестиваля, можно убедиться, как далеко мы ушли от тех маленьких перестроечных радостей.
Как признался глава отборщиков Кирилл Разлогов, он даже хотел взять фильм в конкурс – настолько ему пришлись по душе эксперименты Зомби, но коллеги отговорили.
Это значит, у коллег еще сохранились следы вкуса и разума.
По сюжету группа молодых идиотов в поисках автозаправки попадает в лапы свихнувшейся семейки, которая развлекается коллекционированием трупов. Сюжет развивается, как в клипе, т.е. невнятно. Его объединяет только страсть персонажей к каннибализму, мазохизму, садизму и изучению половых органов свежеосвежеванных трупов. Этими милыми шуточками сюжет исчерпывается.
На них и рассчитано.
Здесь отрубают конечности, прокалывают ножницами уши, много разверстых ран и затейливых пыток, здесь полтора часа кого-то режут, кромсают и шинкуют, отчего кто-то беспрерывно орет. Но это не волнует даже в качестве клипа – так все неоригинально, бездарно и картонно. Картонные ужасы могут быть смешными, как у Мела Брукса или хотя бы у Дарио Ардженто. Но здесь и не смешно, а – бессмысленно.
Конечно, и в практике кино можно припомнить параллели этим грубым маскам, измазанным клюквой костюмам, гнилозубым оскалам и астматическим хрипам – но в многочисленных "Франкенштейнах", кроме аляповатости, была остроумно придуманная фабула и актеры, которые умели не только кривляться. Есть свой ярмарочный азарт и в посещении комнат ужасов, разбросанных по свету от Диснейлендов до Сокольников – дети визжат от удовольствия, когда из темноты на них падает скелет. Но в кинозале подавленно молчат уже не дети (по уровню жестокости и количеству ненормативной лексики это кино детям смотреть запрещено) – фильм безадресен. Этот домашний коллаж не вполне здорового металлиста претендует, однако, на некий "арт" – отчего становится совсем убогим, эстетически и интеллектуально. То есть совсем-совсем, до полного дебилизма – отсюда и гогот как чисто физиологическая реакция отдельных особей на эту картину.