Джо Райт давно зарекомендовал себя как мастер безупречных кадров. Практически в каждом его фильме можно отыскать сцену, цепляющую глаз. Сегодня режиссеру исполнился 51 год, а значит, самое время прошерстить фильмографию автора в поисках изящества и красоты. От прогулок по полю остиновских персонажей до песен Питера Динклэйджа — вспоминаем, за что мы любим Джо Райта.
Сцена на рассвете
Как и в литературном первоисточнике, в экранизации «Гордости и предубеждения» есть немало запоминающихся фрагментов. Но встреча Элизабет и мистера Дарси на рассвете получает пальму первенства за звание самой живописной сцены в полотне. Подобно лучам утреннего солнца, момент воссоединения влюбленных оставляет в тени остальные кадры картины. Мучаясь от бессонницы, в попытках сбежать от тревожных мыслей Лиззи отправляется на прогулку. Сквозь туман по полю пробирается и темная фигура мистера Дарси. Герои успевают объясниться и оставить невзгоды позади за считаные минуты, пока восход все больше и больше освещает лица. Сельская Англия, растрепанные волосы Киры Найтли, полный надежды взгляд Мэттью МакФэдиена и раннее утро как начало новой жизни — Джо Райту и оператору Роману Осину удалось запечатлеть миг нежности, когда гордость и предубеждение наконец уходят на второй план.
Сцена у фонтана
Мы видим сцену у фонтана с разных ракурсов: сначала глазами юной Брайони (Сирша Ронан), а после — Робби (Джеймс МакЭвой) и Сесилии (Кира Найтли). Действие разворачивается на территории поместья в жаркий день. Между молодыми людьми нависает напряжение: герои Киры Найтли и Джеймса МакЭвоя говорят полунамеками, бросая осторожные взгляды и резкие слова. Сесилия идет к фонтану, чтобы наполнить вазу с цветами, пока Робби следует за ней по пятам. В попытке помочь юноша разбивает сосуд, расстраивая девушку еще больше. Разломанный кувшин — символ любви возлюбленных, которой не суждено случиться. Отношения Сесилии и Робби разрушатся чуть позже в этот же день, не успев начаться. Джо Райт вместе с оператором Шеймасом МакГарви помещают обреченных персонажей в идиллическую обстановку, прежде чем их жизни превратятся в кромешный ад. Пейзаж похож на акварельный рисунок, одеты герои исключительно в пастельных тонах, солнечные блики падают на силуэты. Сцена построена так, словно все вокруг — сновидение из прошлого, в котором хочется задержаться, раствориться, спрятаться от будущего.
Драка в метро
«Ханна. Совершенное оружие» выделяется из каталога фильмов Джо Райта и нашего списка. Картина с Сиршей Ронан — не костюмированная адаптация книги и не историческая драма, а боевик о девочке, которую вырастили первоклассной убийцей. Иными словами, в фильме нет огромного количества изящных кадров, как это обычно принято у режиссера. Впрочем, в «Ханне» есть сцена, которая способна застрять в памяти. Речь о потасовке в метро, когда на Эрика Хеллера в исполнении Эрика Баны нападают агенты ЦРУ. Еще на улице мужчина чувствует, что головорезы спрятались по углам. Паранойю преследования усугубляет и визуальное решение: постеры оптики, подобно сотрудникам спецслужб, не отводят от героя взгляд. Но виртуозное зрелище начинается непосредственно в метро с ярко-оранжевыми стенами. Камера вращается вокруг героя Баны, пока тот выводит из строя всех преследователей, а на фоне звучит саундтрек The Chemical Brothers. Да, это не танцы на балу и даже не романтические зарисовки, но порой даже Джо Райт делает исключения.
Танец Анны и Вронского
Как известно, Джо Райт позволил себе экспериментировать при переносе детища Льва Николаевича Толстого на экраны, за что не все зрители приняли голливудскую экранизацию русской классики. «Анна Каренина» снята в театральной стилистике: герои влюбляются и страдают на сцене, старательно отыгрывая свои роли — на подмостках и в обществе XIX века. Картина Райта — мозаика красивейших кадров. Вычурность полотна на экране соответствует эпическому размаху романа. Каждая случайная встреча, едва брошенный взгляд, вынужденная беседа — любые мельчайшие детали вызывают желание поставить фильм на паузу и рассмотреть все как следует.
В череде всплесков страсти и объяснений в любви в центре внимания оказывается танец Анны и Вронского. Джо Райт с особой деликатностью выстраивает ключевую сцену книги. Язык тела становится тайным способом общения влюбленных: пока двое растворяются в вальсе и друг в друге, весь остальной мир буквально исчезает. К слову, такой же прием режиссер использовал в «Гордости и предубеждении». Повторение или рифмование — решайте сами. Но сложно спорить с тем, что Райт — мастер бесподобных кадров на балах. Светская львица в черном и офицер в белом движутся в ритме сердца все дальше от осуждающего общества, чтобы окончательно погрузиться в омут запретных чувств.
Черчилль в метро
Картина «Темные времена» соответствует названию и представляет собой собрание мрачных кадров. Можно было бы вспомнить открывающую сцену фильма или вдохновляющую речь Черчилля в финале — каждая из них впечатляет обилием черного цвета и количеством громогласных политиков. Но, пожалуй, после просмотра «Темных времен» самым запоминающимся моментом выглядит фрагмент в метро, когда герой Гари Олдмана спускается к гражданам и слушает волю народа. Сцена балансирует между вымыслом и реальностью: нет никаких записей, что премьер-министр разговаривал с лондонцами в общественном транспорте, но несложно поверить в подобный исход событий. Воодушевляющий отрывок слишком хорош, чтобы быть правдой, чересчур кинематографичен и даже претенциозен, но именно в этом заключается неподдельная красота. Самый простой способ проиллюстрировать, насколько Черчилль был близок к избирателям, — поместить премьер-министра в место скопления лондонцев. И именно это делает Джо Райт.
Если говорить о художественных особенностях, то и им нашлось место. Райт использует симметричные кадры, чтобы столь масштабная фигура оказалась в центре вагона. А камера в основном смотрит на героя снизу вверх — точно так же, как любой британец того времени на красноречивого премьер-министра. Лишь в конце, когда Черчилль откровенно беседует с народом, визуально все пассажиры оказываются на одном уровне. Может, в вопросе красоты эпизод действительно уступает другим сценам из данного списка, но разговор государственного деятеля с людьми в метро как минимум производит сильное впечатление.
Музыкальная сцена с письмами
«Сирано» состоит из лавины музыкальных номеров — головокружительных, трогательных и порой слезливых. Все подобные эпитеты справедливы в отношении сцены с письмами, когда Роксана (Хейли Беннетт) впервые получает записку от возлюбленного. Голоса трех героев сливаются воедино: юная леди читает пылкие признания Кристиана (Келвин Харрисон-мл.), которые на самом деле сочиняет для него (и в первую очередь, конечно, для нее) Сирано (Питер Динклэйдж). Письма, подобно снежным хлопьям, кружат в голубой комнате и темных улицах города. Слова заполняют все пространство и мысли молодой девушки. Райт вместе с уже упомянутым оператором Шеймасом МакГарви выстраивают хореографическое зрелище, где взмах пером — изящное движение руки, а чтение весточек — жест интимнее поцелуя.
«Сирано» — калейдоскоп театральных представлений, в котором каждый отрывок выглядит отдельным произведением искусства. Выбрать наиболее дивный — задача не из легких. Но именно сцена с письмами захватывает дух по многим причинам. Визуальное совершенство дополняет запоминающаяся песня, а флер романтики идет рука об руку с трагизмом. Роксана влюбляется в пронзительные строки, понятия не имея, кто на самом деле их сочинил. Один из самых красивых отрывков от Джо Райта является одновременно апогеем печали. Впрочем, не в этом ли секрет волшебства на экране?