Рецензия на фильм «Битва на небесах»

"Битва на небесах" скорбит о человечестве

Теперь картина куплена и выходит на наши экраны. И я снова пошел проверить себя: не пропустил ли ненароком чего гениального? Ведь не зря же коллеги сочли фильм достойным высшей награды.

На экране подземные переходы. Камера ручная, как положено. Ее взгляд не ориентирован и свободно блуждает. Какие-то прохожие, какие-то калеки. Герой – некий генеральский шофер (о чем, впрочем, мы узнаем не из фильма, а из розданного журналистам либретто), который с женой украл чужого ребенка на продажу, а тот вдруг умер, и теперь непонятно что делать.

Почему украл и почему умер, нам не расскажут – это, наверное, неважно.

Герой жирный и небритый, бесформенный. Его лицо неподвижно и ничего не выражает. Его жена такая же слоноподобная и кажется его сестрой, потому что ее лицо тоже неподвижно и тоже ничего не выражает. Люди на экране не столько разговаривают, сколько проговаривают тексты. Так бывает с непрофессионалами, которые не умеют играть и служат натурщиками.

Режиссер чувствует кадр – в этом ему не откажешь. Иногда кадр просто хорош. Но чаще все в кадре небрежно и не стыкуется. Вот герой в очках, а вот он с другой точки – уже без очков. Вот герой поднатужился и зачем-то помочился в штаны, а в следующем кадре он почему-то сухой. Вот механик на автозаправке проверяет уровень масла – в следующем кадре начинает операцию сызнова. Вот по объективу камеры ползет муха – на экране она выглядит как прозрачное шустрое пятно, и неясно, то ли у режиссера не было денег на дубль, то ли муха означает что-нибудь философское. Так бывает, когда режиссер хочет, но не умеет.

Вся эта картина – диаграмма внутренних мучений героя, который не может решить, что делать с убиенным ребенком. Мучения выражаются в том, что он долго напрягается над своей женой, цепляясь за слоновьи складки ее зада, потом тяжело дышит под проституткой, и в том, что, помочившись в штаны, он эту проститутку заколет. Зачем ему понадобились столь крайние меры – нам опять не объяснят.

А когда его загребут по справедливости, он покается – и тут фильм впадет в некий религиозный экстаз: нам живописуют паломничество героя, возносят его к высокой патетике, хоралу и чему-то божественному.

Режиссер небездарен, и это в отдельных кадрах очевидно. Но он явно дитя своего времени – то есть знает, как, но не знает, зачем. Впрочем, он не знает вообще ничего – но это и считается признаком нового искусства. Очень смешное интервью Рейгадас дал для рекламных пресс-бюллетеней своей картины. Его спросили про смысл названия – он ответил: "толкований столько же, сколько зрителей". И еще он рассказал, что однажды посмотрел Тарковского и поразился "соединению взгляда камеры, скользящей по стене, и тщательно проработанного саундтрека, которое создает необычайный эффект". В фильме Рейгадаса камера тоже прилежно скользит по облупленным стенам, а за кадром звучит тщательно проработанный Бах – получается как бы философия. Только у Тарковского два компонента складывались в некое новое состояние – а у Рейгадаса они не складываются ни во что. Потому что, ученически повторяя прием, он забыл вложить в него смысл, и теперь целиком полагается на Баха. Но Бах, как известно, прекрасно существовал и до Рейгадаса и даже без Рейгадаса, и заслуги нового мексиканского кино в этом нет.

Еще режиссер использовал старый прием с богатой девушкой, которая из любви к искусству идет в проститутки, что позволило критикам вспомнить опыт "Дневной красавицы" /Belle de jour/ (1967).

Что же в этой школярской картине "радикально"? А вот что.

Камера показывает глаза человека. Потом медленно сползает на его толстые щеки, обросшие щетиной. Потом долго переползает на его жирную, почти женскую грудь. Потом на болезненно раздутый живот. Потом съезжает еще ниже и демонстрирует затылок дамы, который ритмично двигается в кадре. Потом камера покажет и то, что мы, сжавшись в креслах, в таком антураже и увидеть страшимся. У обоих вид такой, словно люди справляют постылую, но необходимую работу. В интервью содержание данного эпизода ласково именуется фелляцией. Режиссер здесь хотел "обнажить взаимодействие мужчины и женщины, как если бы они представляли собой все человечество".

Мне человечество тоже кажется несовершенным, но не до такой степени.

Обнаженка в этом фильме не эротична, как у Тинто Брасса и не забавно жалка, как у Муратовой. Она пугает, как в кунсткамере. Потому что патологическая раздутость персонажей и обилие на них лишней кожи лишают зрителей даже подспудного желания увидеть то, что у них под одеждой – тем более увидеть в прямом действии. Режиссер справедливо говорит, что "шокирует зрителя просто так". То есть опять же без цели. А точнее, с целью сорвать аплодисмент у любящих "радикальное" фестивальных критиков.

Героя, судя по всему, за совершенные деяния отправили на тот свет. Как вы думаете, его обласкают ангелы или поджарят черти? Ничего подобного: в последнем кадре он, уже просветленный, занимается с убитой им проституткой все той же унылой фелляцией. Фелляция, согласно режиссерской концепции, – и есть "акт веры".

Я всегда подозревал, что религиозный экстаз – это способ заговорить зубы совести.

Текст: Валерий Кичин