Почему маньяки в слэшерах не пользуются огнестрельным оружием

Жанры не возникают на пустом месте – в них всегда присутствует ДНК предшественников, мутировавшая/эволюционировавшая до определенной степени. Пускай кто-то не видит связи между тираннозавром и современным страусом, а она есть. Точно так же и новомодные спорткары до сих пор носят в себе некоторые признаки олдскульных гужевых повозок. Что касается слэшеров, то они своим успехом во многом обязаны триллеру Альфреда Хичкока «Психо».

Считается, что «Психо» был фильмом, забившим последний гвоздь в гроб жанра «нуар», интерес к которому к концу 50-х сошел на нет. Потрясение от Второй мировой и мрачное настроение послевоенной эпохи к тому времени стали улетучиваться – в моду вошли мюзиклы, пеплумы и романтические комедии. Расцветшие в 40-е «черные детективы» о сыщиках, расследующих мрачные убийства в злачных местах, были уже не те – их даже снимали теперь в цвете, принеся визуальный стиль в жертву техническому прогрессу.

«Психо» с его черно-белой картинкой, саспенсным настроением и частным детективом в поисках пропавшей актрисы был, наверное, последним ярким всплеском нуара ушедшей эпохи (который сам по себе был жанром не стопроцентно оригинальным, сформировавшимся под сильным влиянием немецкого экспрессионизма). Впрочем, критики до сих пор ломают копья по поводу жанровой принадлежности хичкоковской ленты, отмечая, что она представляет собой не чистый нуар, а жанровый сплав, стоящий ближе к хоррору, нежели к традиционному детективу. И, конечно, это уточнение имеет смысл – как минимум потому, что ключевое место в «Психо» занимает сцена убийства моющейся в душе красотки огромным кухонным ножом.

Фильм снимался по роману Роберта Блоха, где искомая сцена была сведена до двух предложений. Хичкок растянул ее на целую минуту. Формально киноцензуре того времени, не одобрявшей смакования насилия, было трудно придраться к результату: взмахи ножа показывались отдельно, кричащая жертва – отдельно, капающая вниз кровь – отдельно. Ни погружения лезвия в плоть, ни зияющих ран зритель не увидел. Все основное осталось за кадром, и все же сцена производила ошеломляюще брутальное впечатление – не зря Хичкок слыл мастером протаскивания на экран разного рода «запрещенного контента».

Сцена в душе и сегодня входит в топ самых знаменитых киномоментов всех времен. Использование в ней холодного оружия диктовалось самим сюжетом: читатель и зритель вряд ли удержались бы от скептических смешков, убей немощная миссис Бейтс постоялицу своего мотеля из пистолета – ведь для престарелой дамы куда естественней было бы взять на кухне обычный нож. (Сегодня уже, наверное, каждый знает, что настоящим убийцей была не старушка, а ее сбрендивший сын с раздвоением личности, но раскрывался этот факт только в финале.)

Успех фильма спровоцировал волну подражаний и породил нечто вроде поджанра под неформальным названием «ведьмохоррор» – на протяжении 70-х сумасшедшие старухи, убивавшие людей при помощи разного рода кухонной утвари, были на экранах частыми гостями. Хоррормейкеры рассмотрели в картине Хичкока именно те элементы, которые им подходили больше всего, а сыщиков и полицию выбросили за борт за ненадобностью, поскольку они только путались под ногами, мешая смаковать насилие, – и захиревшая к закату «голливудского золотого века» американская цензура уже не могла этому адекватно противостоять.

Другим вдохновителем американского слэшера стали итальянские джалло-хорроры 60-х, на фоне которых голливудские ужастики выглядели довольно бледновато. Джалло-фильмы тоже маскировались под детективы, но красная краска, лившаяся потоками по экрану, не оставляла сомнений в том, что на самом деле интересует авторов (их, к слову, и называли-то «джалло» только за границей, а в Италии именовали просто триллерами).

Расследования убийств в этих лентах с длинными поэтическими названиями (а-ля «Птица с хрустальным оперением» или «Четыре мухи на сером бархате») велись для проформы, сами же убийства показывались крупнопланово, со смаком, во всех подробностях. Вооруженный ножом маньяк, прячущий от зрителя свою личину под маской или еще каким-нибудь камуфляжем, щедро резал глотки ножом, не размениваясь на диалоги и предисловия. Снимались кровавые сцены обычно с его, маньяка, точки зрения – вид «от первого лица» позволял удерживать личность негодяя в секрете сколь угодно долго, что, конечно, отлично работало на атмосферу загадочности. Душегуб, по итогу оказывавшийся кем-то из центральных персонажей, традиционно работал в перчатках. Кроме того, итальянские режиссеры не стеснялись вплетать в свои сюжеты эротические элементы.

Авторы американских слэшеров многое позаимствовали из этого коктейля – франшизы от классической «Пятницы, 13-е» до более поздних «Крика» и «Топора» густо пестрят отсылками к творчеству таких знаменитых джалло-мастеров, как Марио Бава и Дарио Ардженто.

В свою очередь, мотив матери-шизофренички в «Пятнице, 13-е», убивающей невинных людей «от имени» своего давно умершего сына, – не что иное, как вывернутый наизнанку главный сюжетный финт «Психо». А начальная сцена «Хэллоуина» – фильма, фактически положившего начало эпохе слэшеров, – во многом напоминает знаменитый эпизод из «Психо», только сделана она еще откровенней и уже не стремится укрывать от зрителя, кто является убийцей.

В 80-е, когда жанр расцвел буйным цветом и кровопускатели типа Джейсона и Майкла Майерса стали иконическими персонажами, их перестали прятать в тени, а, напротив, все чаще помещали на постерах на самое видное место. Жертвы же – чаще всего недалекие подростки, выбравшиеся на отдых, – превратились в расходный материал, и их игрушечные тинейджерские проблемы, метания и разборки отныне воспринимались всеми в качестве необязательной прелюдии перед «основным блюдом» – массовой резней, не утихающей до финальных титров.

Активно заимствуя со стороны, слэшеры вместе с тем сформировали и свою собственную «систему ценностей»: жизнь отнималась в основном у легкомысленных подростков, балующихся алкоголем и наркотиками, единственной выжившей обычно являлась девушка-девственница, маньяк же никогда не умирал по-настоящему и в следующей серии триумфально возвращался с того света. Впрочем, если авторам очень уж того хотелось, они могли своим «ценностям» изменить – и тогда вместе с подростками под нож шли взрослые и даже старики, в финале вместо девушки в живых оставлялся парень и т.д. Но орудия убийств продолжали оставаться консервативными: потеряв где-то свой нож, маньяк в следующей ленте обзаводился точно таким же.

Почему холодное оружие прилипло к жанру настолько, что обусловило даже его название (слэшер – от слова slash, что значит «кромсать»)? Разумеется, одним лишь «уважением к традициям» дело не ограничивается. У принципиальности, с которой экранные психопаты раз за разом отдают предпочтение лезвиям, штырям и крюкам, достаточно много веских оснований.

Прежде всего, пистолеты в хоррорах – это просто банально. Стволы могут убивать даже с дальнего расстояния. Убийце, владеющему пистолетом, не нужно особенно напрягаться.

Кроме того, использование пуль разрывает интимный контакт между маньяком и жертвой. Такому убийству недостает драматизма. То ли дело, когда оно производится рукой, с близкого расстояния. Плюс к этому пуля обычно убивает мгновенно, в то время как нож при желании позволяет разделывать жертву постепенно, удерживая напряженное внимание зрителя на сцене убийства столько, сколько режиссеру это нужно. Жертва пытается бороться за свою жизнь – отлично! Драматизм налицо.

И не следует забывать о громкости выстрелов, которые обязательно привлекут ненужное внимание и спугнут других жертв. Пускай лучше они сходят с ума от страха и нервно оглядываются, пытаясь понять, где укрылась угроза, – саспенса много не бывает. Не говоря о том, что вызов полиции встревоженными соседями – это самый глупый способ завершить отлично начатую кровавую «вечеринку». Копов на экран выпускать никак нельзя, они только все испортят. При таком раскладе серийный убийца и серийным-то стать не успеет.

(Конечно, случалось, что полицейские все же оказывались поблизости – но чаще по телефонному вызову, нежели из-за шума. И, как мы знаем, оружие им не помогало: в многочисленных сериях «Пятницы, 13-е» или французской «Мести нерожденному» маньяки расправлялись с прибывшими копами без особых проблем – все так же, по старинке, острыми предметами.)

А сцены, в которых израненная жертва пытается убежать от психопата, преследующего ее с топором? Они генерируют вагоны саспенса, которого, конечно, было бы сложно добиться, будь у маньяка винтовка – один прицельный выстрел положил бы всей погоне конец.

С другой стороны, истекающий кровью от порезов человек еще может выжить, если своевременно получит помощь – чем нередко и пользуются хоррормейкеры в своих целях. А вот попадание пули сразу производит такие серьезные разрушения организма, после которых персонажа, как правило, остается только списать в утиль (во всяком случае Голливуд приучил зрителя к мысли о том, что человек с пулевым ранением в туловище – не боец и ждать от него после этого хоть каких-то активных действий уже бесполезно).

В общем, что ни говори, холодное оружие – гораздо более креативный инструмент, как в смысле непосредственного применения, так и на уровне построения сюжета.

Но этим его важность не ограничивается. Как ни крути, огнестрельное оружие довольно однотипно, холодное же выглядит экзотично, выгодно подчеркивая необычность экранного убийства по сравнению со «скучной» реальной жизнью. Оно может иметь самый разный вид и добавляет в образ маньяка яркую ноту, нередко становясь его «визитной карточкой», не менее важной, чем дизайн его маски.

И потом, пороховому оружию всего шесть веков, нож же – вещь почти такая же древняя, как само зло. Маньяков в хоррорах часто представляют персонификацией чистого зла (нередко еще и со сверхъестественными способностями – ведь как-то же они умудряются оживать снова и снова!). Логично, что и оружие эти типы себе выбирают соответствующее.

Опять же чисто психологически ударить ножом кого-то в бок гораздо сложней, чем уложить выстрелом, – именно потому, что участие человека в таком убийстве не сводится к нажатию спускового крючка, после которого всю остальную грязную работу делают пули. Чтобы резать глотки, требуется личная вовлеченность, и оправдания типа «палец дрогнул» в этом случае исключены. А чтобы размахивать топором или бензопилой, надо быть еще и очень сильным, что усиливает зрительское впечатление о маньяке как о злобном сверхсуществе. С пистолетом же управится любой хлюпик, которому достанет силенок надавить на курок.

Многие убийства острыми предметами совершаются в кино так быстро, что жертва даже не успевает закричать – для авторов это отличная возможность продемонстрировать высокий профессионализм убийцы, умеющего при желании быть молниеносным, даже не обладая продвинутым оружием.

Так что, бесспорно, фильммейкерам, желающим продемонстрировать, насколько жесток и бесчеловечен маньяк и насколько мучительно погибают его жертвы, использовать нож гораздо удобней, чем пистолет. Холодное оружие не ограничивает творческую свободу. Оно не отсыревает и не забивается песком. В нем не кончаются патроны, и его никогда не заест.

Есть еще и такой момент, как стоимость кинопроизводства. Стрельба – более дорогое предприятие, нежели удар ножом или отверткой. Фонтан крови и разлет черепных осколков при попадании в голову изобразить не так-то просто, тут нужны оружейники, мастера по спецэффектам, искусные муляжи или недешевая компьютерная графика. Ножевые же раны под одеждой «отсвечивают» не столь сильно – знай себе показывай расползающиеся по ткани пятна крови да мучение на лицах тех, кого только что пырнули в кишки.

При этом атака с ножом всяко выглядит страшней, чем наставленный ствол, – страх перед острыми предметами воспитывается в человеке с детства и знаком каждому, в отличие от огнестрельного оружия, с которым обычные люди могут за всю жизнь не столкнуться ни разу.

Среднестатистическому гражданину, не прошедшему через ужасы войны, не работающему в больнице и не режущему свиней на бойне, непривычен вид крови – в отличие от далеких предков, он избавлен от необходимости убивать ради пропитания и защиты жилища, и еда попадает на его стол в максимально деперсонифицированном виде. Видя прелестную хрюшку и умиляясь утке в окружении пушистых утят, он, конечно, догадывается, что их когда-нибудь зарежут, но если предложить ему взглянуть на этот процесс, в ужасе откажется.

Люди воспитывают в себе «лакированный» взгляд на мир и стараются держаться от текущей крови подальше, поэтому ее лицезрение в быту вызывает у них панику; не приходится удивляться, что кровавые лужи в хоррорах, показанные крупным планом на большом экране, пробирают неискушенного зрителя до костей. То, что максимально выключено из рутинной реальности, в итоге пугает гораздо больше обыденного – именно в силу своей непривычности. Эксплуатируя этот животный страх, слэшер-маньяки трудятся в поте лица, шинкуя своих жертв самыми затейливыми и кровавыми способами. Из резаных ран вытекает много красной жидкости, что не может не производить впечатления. А пулевое отверстие – это ерунда, которой хватает в других фильмах; это недостаточно кроваво и слишком уж напоминает скучную криминальную хронику из телевизора. Фанаты хорроров такого не одобряют.

И, раз уж речь зашла о подсознательном, полезно будет рассмотреть еще один элемент слэшеров (последний по списку, но, вероятно, далеко не последний по важности) – фрейдистский. Маньяки в слэшерах не насилуют своих жертв, они получают удовлетворение именно от убийств. Если рассматривать их как сексуально неполноценных или глубоко закомплексованных личностей (на что указывает хотя бы тот факт, что наиболее привлекательные и «распущенные» девушки, всячески демонстрирующие свой сексапил, обычно отправляются в слэшерах на тот свет в числе первых), то жестокие убийства могут служить для них своего рода замещением. Острые предметы символизируют фаллос, рана – вагину, входящий в тело нож – половой акт, вытекающая из нее кровь – потерю девственности.

Травмированный эрос заставил многих реальных психопатов стать серийными маньяками – например, небезызвестный Андрей Чикатило признавался на следствии, что, кромсая своих жертв в лесопарках, получал сексуальную разрядку. Чикатило не мог вести нормальную половую жизнь и крайне тяжело переживал насмешки женщин по этому поводу – зато, если он резал кого-то ножом, неконтролируемая эякуляция происходила всегда.

Кинематографистам незачем брать мотивации злодеев «с потолка», когда в жизни хватает реальных примеров. Даже Норман Бейтс из «Психо», принятый многими за чисто литературного персонажа, был списан с реального висконсинского маньяка-некрофила Эда Гейна. И не он один: Гейн, помимо прочего, вдохновил своими художествами еще и создателей «Техасской резни бензопилой», а разные элементы его биографии позаимствовали авторы «Американского психопата», «Молчания ягнят» и других фильмов.

В детстве Гейна жестоко наказывали за мастурбацию и вообще любой интерес к «половому вопросу». Задавленная властной матерью-пуританкой сексуальность психопата нашла своеобразный выход после ее смерти – он начал интересоваться анатомией, зачитываться книгами о зверствах нацистов и выкапывать мертвецов из могил. Другой знаменитый американский маньяк, Джон Гейси (вошедший в историю как «убийца-клоун» и ставший прототипом злобного клоуна Пеннивайза из романа Стивена Кинга «Оно»), также рос в неблагополучной семье, пережил сексуальное насилие, с детства страдал комплексом неполноценности, боялся женщин и потому, работая в морге, предпочитал совокупляться с трупами. Как и Гейн, со временем он стал садистом-живодером, дом которого пропах смрадом разложения из-за заполнивших подвал трупов. На суде Гейси рассказал, что борьба с обреченными жертвами доставляла ему неописуемое удовольствие, которого не мог дать никакой секс.

Наличие такого квазисексуального «бонуса», пожалуй, неплохо объясняет, почему антигерои из слэшеров готовы расходовать энергию, гоняясь за подростками по лесам, вместо того чтобы раздобыть где-нибудь обычное ружье.

Могут ли маньяки-стахановцы убивать чем-то еще, кроме своих любимых ножей? Разумеется. И они это делают – разнообразия ради. Джейсон Вурхиз за много лет уже чем только не орудовал – гарпуном, дротиками, копьем, пилой, вилами, штопором, молотком, камнями, голыми руками, даже электрогитарой. Повелитель ночных кошмаров Фредди Крюгер развлекался и того изобретательней. Однако, размявшись, первый все равно брался за мачете, а второй задействовал любимую перчатку с лезвиями на пальцах.

На протяжении восьмидесятых и нулевых годов жанр успел уже вспыхнуть и увянуть дважды – но, несмотря на все его взлеты и падения, главным оружием центральных злодеев, обеспечивающим им место в лиге культовых киноманьяков, по-прежнему остается холодная сталь. И никакого огнестрела. Все-таки название «слэшер» к чему-то да обязывает.

Для тех же видеоигр и фильмов, где отсчет убийств ведется обоймами, существует другая жанровая категория – шутеры (от shoot – «стрелять»). Но о них мы поговорим как-нибудь в другой раз.