Кинотавр 2020: рецензия на фильм «Хандра»

Неудачливый диджей Виталик (Данила Якушев) теряет деньги, которые должен был заплатить за квартиру, где живёт со своими друзьями. Его сосед, молодой режиссёр Алексей Камынин (Кирилл Ковбас), пытается продать свои артхаусные сценарии продюсеру, а параллельно снимает рекламу. Другой сосед, Деня (Михаил Тройник), спешит на свидание с красивой актрисой, но встречает бывшую из Красноярска, сообщающую, что она беременна. Немой рэпер Рома (Семён Барков) хочет снять закладку, но та оказывается на видном месте возле храма. В общем, проблем хватает, времени – нет.

У дебютантского кино часто есть отличительный драйв, безудержная нефильтруемая энергия автора, который ещё не успел разочароваться в жизни, не завяз в трясине академизма и кинематографической сдержанности. В таких фильмах на каждом шагу неожиданные визуальные решения, их нарратив, может, не структурирован «как следует», то есть «как принято», но мелкие огрехи лишь дают им дополнительный, что ли, шарм. Случай «Хандры» интересен, потому что она идеально попадает во все маркеры «дебютного»: сюжетным размахом, плотностью повествовательных и операторских трюков, в целом интонацией кино, которому не страшно показаться нелепым и глупым. Но при этом «Хандра» – не дебют. Это второй полнометражный фильм Алексея Камынина, чья прошлая картина «Ложь или действие» была чуть ли не противоположной по методу и тону – сдержанной фестивальной драмой с весьма размытой фабулой. Она тоже, в общем, походила на дебют, но совсем другого толка – такие картины у нас массово снимают выпускники киновузов, которым многие годы выносили мозги Сокуровым, Муратовой и другими, бесспорно, великими режиссёрами, чьих преемников у нас зачем-то с таким упорством хотят вырастить. Ну и Тарковским, разумеется, куда без него.

С Тарковского как раз и начинается «Хандра»: в первой сцене Андрей Арсеньевич (его играет Иван Янковский, в чём с натяжкой можно углядеть меташутку: Янковский-старший когда-то играл альтер эго самого Тарковского в «Ностальгии») на квартирной вечеринке пытается объяснить девушке сюжет задуманного им «Соляриса», но делает это подчёркнуто поверхностно. Латыш летит в космос, к нему приходит умершая жена и просит её убить. Девушка, естественно, прикола в таком кино не выкупает, и Тарковский ретируется – чтобы затем появиться в фильме вновь, в качестве альтер эго уже самого Камынина, пытающегося снять спортивную драму, где Тимофей Трибунцев в боксёрских перчатках избивает корову. Звучит, понятно, идиотски, и некоторые критики поторопились углядеть в этом издевательство над легендарным режиссёром. Но никакой деконструкции Камынин, думается, не имел в виду: десакрализованный образ Тарковского выглядит скорее самоиронией — если постановщик над кем и издевается, то только над самим собой. Над поверхностным восприятием сложного автора, чья фигура в общественном сознании схлопнулась до шуток про глубокомысленность и мемов про ту самую несчастную корову.

Представляя фильм, Камынин признался, что лишь через два года после окончания Высших курсов режиссёров и сценаристов наконец понял слова своего мастера Владимира Хотиненко — мол, снимать надо о себе, ведь никого другого ты так хорошо не понимаешь. Этим жестом автор как будто открестился от «Лжи и действия» в частности и от эпигонской традиции «русской драмы» в целом, а заодно обозначил новую ступень в своей карьере (что смешно, сама «Ложь или действие» появляется в «Хандре», и во время её просмотра экранный Камынин благополучно засыпает). Всего за одну картину молодой режиссёр прошёл путь от того, что в отечественном кино давно надоело и раздражает, к тому, чего нашей индустрии остро не хватает: весёлому жанровому кино, залихватскому комедийному конструктору, напоминающему более всего отличный сериал «Полёт конкордов». Там тоже авторы, музыкальный дуэт Джемейна Клемента и Брета МакКензи, снимали про утрированные версии самих себя и в скетчевой манере осмысляли сложности жизни в мегаполисе.

Москва «Хандры» – пространство очевидно нереальное, по-бытовому абсурдное, здесь на каждом углу с любым человеком может произойти какая-нибудь безумная фигня (и происходит). Камынин работает, по сути, с мифом – и античным (в одной сцене тут появляются своеобразные «сирены»), и историческим (всё тот же Тарковский), и современным (фигура Продюсера, который был заслан Америкой портить русскую культуру, или нечистые на руку менты, упарывающиеся глицином). Его история, с одной стороны, мифологизирована – в какой-то момент фильм открыто намекает, что таких же несчастных одиноких обормотов, как его герои, в Москве очень много. С другой — в излишнем обобщении «Хандру» точно не обвинить: это в первую очередь личное высказывание (почти все персонажи – реальные друзья и знакомые Камынина), и выражает оно специфичный авторский взгляд на мир одного конкретного человека. Причём даже конвенциональность местных маленьких сюжетов – у кого-то девушка «залетела», кто-то деньги за квартиру потерял – легко оправдать тем, что именно так мир, вероятно, и воспринимает режиссёр, выросший в эпоху постмодерна. Как комедию положений (и чуть-чуть комедию наблюдений), как паноптикум разнородных штампов и мемов – в докинзовском смысле этого слова.

Впрочем, самого Камынина в постмодернисты записать едва ли получится – да, он отрицает смыслы и нотации, шутит, скажем, и за феминизм, и против, не особо опираясь на какую-то конкретную социальную повестку. Но с реальностью его кино, как ни крути, соприкасается, так что «Хандра» скорее стремится к метамодерну, к той самой «новой искренности», о которой обычно говорят в контексте занудных, якобы «личных» драм. Его кино – послание приятелям и самому себе, манифест корефанства, в котором линии героев в кульминационный момент объединяются не по сюжетной логике, а потому что, простите, дружба сильнее нарративных условностей. «Хандра» воспринимается как попытка (и успешная) автора уловить вайб уходящей молодости, зафиксировать почти юношеское мироощущение и подход к кино: чем веселее, динамичнее и изобретательнее, тем круче. Не зря Камынин даёт небольшую, но яркую роль актёру Дмитрию Легезе, который играл почти во всех его студенческих картинах и этюдах (и больше, собственно, нигде) и с которым они наверняка давно дружат. Просто так. По-братски.