Два клыка в одной пасти: как аристократ граф Дракула породил чумного Носферату?

Однако стратегия ухищрений не спасла от последствий: наследники Стокера подали в суд, обвинив создателей «Носферату» в нарушении авторских прав. Судебное разбирательство закончилось приказом уничтожить все копии фильма. Вопреки приговору, несколько экземпляров уцелели и позволили «Носферату» стать классикой, а графу Орлоку — войти в историю кинематографа как одному из самых жутких вампиров. Несмотря на свои запоминающиеся (и отличающиеся) образы, не каждый сможет отделить одного вампира от другого. 

Макс Шрек в роли графа Орлока на кадре из фильма «Носферату, симфония ужаса»

Так кто на самом деле граф Орлок: незаконнорожденный братец Дракулы или вампир, который хотел стать лучшей версией себя?

Воплощение элегантной сексуальности: каким мы знаем Дракулу?

На сегодняшний день образ вампира далек от своих истоков — при упоминании кровопийц мы скорее вспомним Эдварда Каллена, нежели графа Дракулу. А ведь именно упырь из конца XIX века запустил настоящий поп-культурный феномен, который определяется не только черным плащом и накладными клыками. 

Бела Лугоши в роли графа Дракулы на промо-кадре фильма «Дракула»

Стать самым первым выпала честь Беле Лугоши в фильме Тода Браунинга 1931 года: сюжет сосредоточен на графе Дракуле, прибывающем в Лондон и начинающем охоту на местных жителей. Его основные противники — доктор Ван Хельсинг и семья Харкер. Лугоши привнес в образ героя элегантность и гипнотическую привлекательность, воплотив Дракулу как символ соблазна и запретного желания. Однако за манерностью и магнетическим взглядом пряталось не абстрактное зло, а нечисть со своими мотивами, которая использовала обаяние, чтобы как можно ближе подобраться к жертве. Больше всего картина запомнилась именно благодаря Лугоши, его экспрессии и нарочитости, присущей заре кинематографа. Над этим пошутит Тим Бертон в фильме «Эд Вуд» — Мартин Ландау сыграет постаревшего Лугоши, который так и не вышел из образа аристократа-кровопийцы. Как бы комично он ни выглядел сегодня, именно такой образ показал Дракулу не как чудовище, а как привлекательного мужчину во фраке — один этот факт может объяснить сексуальное влечение, которое испытывали жертвы к своему убийце. 

Мартин Лаундау в роли Бела Лугоши на кадре из фильма «Эд Вуд»

Идею о притягательности продолжил Фрэнсис Форд Коппола в «Дракуле» 1992 года, но режиссер переосмыслил образ героя, сделав его более сложным и многогранным. Картина рассказывает историю знатного мужчины, чья любовь к Элизабет, пронесенная через века, становится движущей силой его существования. Гэри Олдман в роли Дракулы придал персонажу трагическое прочтение, сочетая черты чудовища и романтического антигероя. Например, сцена, где Мина пьет кровь из груди Дракулы, наполнена эротизмом и одновременно ужасом, подчеркивая двоякую природу их связи. К тому же у Дракулы появляется предыстория: в начале фильма он показан как воин, потерявший свою возлюбленную из-за предательства церкви. У Стокера подробностей не было — в его версии только упоминается, что Дракула происходит из древней линии воинов и сражался с турками. 

Гэри Олдман в роли графа Дракулы на кадре из фильма «Дракула»

В интерпретации Копполы вампиризм — это не просто сверхъестественная болезнь, а метафора запретных желаний, зависимости и вечной борьбы между добром и злом внутри каждого человека. И внезапно перед нами уже не просто монстр с хорошими манерами, а романтик, скитающийся в поисках вечной любви, который вызывает у зрителя как минимум сочувствие. 

Чувства человеческие, но инстинкты — животные 

Однако не стоит забывать, что вампиры — прежде всего существа импульсивные. Об этом напомнил Теренс Фишер в своей версии «Дракулы» в 1958 году. По сюжету все стабильно: история вновь вращается вокруг Дракулы, стремящегося распространить свою власть, а ему противостоит доктор Ван Хельсинг, пытающийся остановить кровавый террор. В исполнении Кристофера Ли вампир больше не плавает по залам, прикрываясь плащом, — он скорее похож на стремительную летучую мышь, но при этом довольно аристократическую. Кристофер Ли стремился создать Дракулу ближе к литературному образу, поэтому не смотрел другие экранизации. Он сыграл вампира 11 раз, но быстро устал от посредственных сценариев, из-за чего его герой часто молчал. В первом фильме Ли удалось соединить звериные инстинкты с человеческими слабостями, а Терренс Фишер взялся за ключевую составляющую Дракулы — его сексуальные мотивы, которые отражали пороки общества. 

Кристофер Ли в роли Дракулы на кадре из фильма «Дракула»

Эротические аппетиты у кровопийц проступили еще в рассказе Джона Полидори «Вампир» 1819 года, где центральный персонаж предстает как обаятельный и опасный соблазнитель, который соединяет в себе деструктивное и привлекательное. В «Дракуле» Брэма Стокера 1897-го вампиризм становится уже не просто физическим состоянием, а метафорой девиантных сексуальных желаний, которые нарушают моральные и социальные нормы викторианской эпохи. Влечение вампиров к своим жертвам символизирует прощание с невинностью, перешагивание через запреты. Пострадавшие теряют связь с миром, частью которого были, превращаясь в нечто новое — мрачное, одновременно и свободное, и изолированное. Возвращаясь к «Дракуле» 1958 года: вероятно, Фишер решил напомнить, что в каждом из нас живут хищные желания. 

Чем отличается вампирская ДНК Орлока от генетики Дракулы?

Далеко не всегда вампиры были наделены такими человеческими чувствами, как влечение и страдание. Как правило, у них была простая цель: уничтожать все живое. В самых ранних сказаниях вампиры были связаны с энергией зловещей и гибельной: смертью, эпидемиями, горем. Например, в славянском фольклоре вампиры (вурдалаки или упыри) считались порождениями темной энергии, которые питались жизненной силой людей, а на Балканах ассоциировались с чумой, становясь символами заразных болезней, опустошающих деревни. А вот уже в Средиземноморье легенды часто связывали вампиров с роковыми соблазнителями, нарушающими границы между жизнью и смертью. В мотиве разрушения проглядываются истоки Носферату, хоть и появившегося искусственно, но пустившего корни в суеверия и страхи перед неизлечимыми недугами. Создатели «Носферату» отказались от романтизма Стокера, придав Орлоку облик, внушающий животный ужас. Его крысиные черты — острые зубы, длинные пальцы, вытянутое лицо — отражают хворь и разложение, вдохновленные и пандемией испанского гриппа, прокатившейся по Европе. В отличие от изысканного Дракулы, Орлок — хищник без тени грации. 

Макс Шрек в роли графа Орлока на кадре из фильма «Носферату, симфония ужаса»

В «Носферату» Фридриха Мурнау сюжет строится вокруг молодого клерка Хуттера, отправленного в отдаленный замок графа Орлока, чтобы заключить с ним сделку о покупке дома. Жена Хуттера, Элен, остается дома, но вскоре становится жертвой зловещего внимания Орлока. Прибытие графа в их город сеет хаос: эпидемия загадочной болезни уносит жизни горожан, и становится ясно, что Орлок — вампир, питающийся кровью. 

Макс Шрек в роли графа Орлока на кадре из фильма «Носферату, симфония ужаса»

Элен, чья чистота и невинность противопоставляются зловещей природе Орлока, оказывается ключом к его уничтожению: только она может завлечь вампира к себе и позволить овладеть собой, удерживая, пока лучи солнца не уничтожат монстра. Интерес графа к жене главного героя кажется не желанием обладать, а животной жаждой уничтожения. Тем не менее тонкая связь с мотивом сексуальности сохраняется: Орлок гипнотизирует, подчиняет и разрушает, но скорее через бредовое наваждение, чем романтическое увлечение.

И все же: Орлок — бастард Дракулы или двойник, постепенно вышедший из тени графа?

Несмотря на привязку к мифологии и отличающийся сюжет, для многих все еще остается загадкой: Орлок сам по себе или просто неудачный отпрыск Дракулы? Чтобы это понять, нужно узреть корень зла: если граф спекулировал моральным разложением общества и всячески вытаскивал из жертв пороки, то Носферату стал предвестником физической гибели — его мотивы не таили в себе романтики, только стремление к уничтожению и поражению. «Дракула» апеллирует к интимным и социальным страхам: что произойдет, если поддаться искушению, выйти за рамки приличий? «Носферату», напротив, переносит страх на уровень коллективного бессознательного. 

Гэри Олдман в роли графа Дракулы на кадре из фильма «Дракула»

Сюжет картины Мурнау разворачивается в послевоенной Европе, переживающей эпидемии и упадок. Орлок ассоциируется с массовым уничтожением: он переносит смерть так же, как крысы переносят чуму. Аллегория делает сюжет более злободневным, заставляя зрителей увидеть в Орлоке олицетворение их собственной уязвимости. Фильм Мурнау стал пионером кинематографического экспрессионизма: зловещие тени, искаженные декорации и тревожные натурные съемки создают обстановку сновидческого ужаса. Если экспрессионизм в целом апеллирует к эмоциям, внутренним переживаниям и искаженной реальности оптикой смотрящего, то немецкое направление добавляет резкие световые контрасты, геометричность и мрачную атмосферу. 

Макс Шрек в роли графа Орлока на кадре из фильма «Носферату, симфония ужаса»

Новый этап в светской жизни графа Орлока

Вернер Херцог попытался создать гибрид двух кровопийц в «Носферату. Призрак ночи» 1979 года. История повторяет фабулу оригинала Мурнау, но заключает ее в объятия меланхолии: граф, запертый в своем бессмертии, тоскует по жизни, которую он утратил. Человечность и скорбь сближают его с образом Дракулы, созданным Брэмом Стокером, где герой был не только зловещим антагонистом, но и лирическим антигероем. Тем не менее Орлок Херцога остается ближе к фольклорным корням и экспрессионистской традиции. Он по-прежнему ассоциируется с болезнью и смертью, и его образ лишен элегантности. Вместо страсти и соблазнения он действует через гипнотическое подчинение, что подчеркивает его нелюдимость. В отличие от Дракулы, Орлок Херцога остается пугающе отталкивающим даже в своей будто бы понятной печали. Проще говоря, не важно, что вампир 1979 года грустит по былому, — он все еще не полностью приблизился к Дракуле. Даже после смерти вампира его заклятие продолжает действовать: зло Орлока не умирает, а, как чума, перебрасывается дальше. 

Клаус Кински в роли графа Дракулы на кадре из фильма «Носферату: Призрак ночи»

И хотя мы привыкли, что в поп-культуре (и любых шутках про вампиров) больше фигурирует Дракула, это не значит, что Орлока совсем забыли — его просто лишили имени. Например, в мини-сериале Тоуба Хуппера «Салемские вампиры», экранизации романа Стивена Кинга, главного вампира зовут Курт Барлоу — совсем далеко от графа Орлока. Однако его внешность точно имеет связь с Носферату: синюшная кожа, острые зубы и нечеловеческие черты подчеркивают природу первобытного зла. В отличие от книжного героя, который по поведению был ближе к Дракуле, на экране Барлоу почти не разговаривает и становится молчаливым символом абсолютной угрозы: он кусает жителей и лишает их всякой индивидуальности, погружая город в панику от непонятной эпидемии. 

Реджи Нолдер в роли Курта Барлоу на кадре из мини-сериала «Салемские вампиры»

Похожий трюк провернули Тайка Вайтити и Джемейн Клемент: в культовой комедии «Реальные упыри» главный вампир Петир (Бен Френшам) с серой кожей, вечно спящий и недовольный, который покусал всех остальных, также является источником недуга. Он не разговаривает, а только зловеще шипит и нападает на жертв, которые случайно забредают в его логово, и не оставляет собратьям шанса полакомиться. 

Бен Френшам в роли Петера на кадре из фильма «Реальны упыри»

В отличие от Дракулы, яркого и привлекательного, Орлок вошел в поп-культуру более расплывчато. Он остается теневым архетипом вампира — примитивным бледнолицым воплощением первобытного зла. 

Так кто из графов страшнее: Дракула или Орлок?

Если Дракула даже в самых зловещих интерпретациях сохраняет остатки человечности — будь то страсть, гордость или желание доминировать, — то Орлок чаще всего лишен этих черт. Он не соблазняет, не привлекает, не играет с жертвами. Его гипноз — не обаяние, а зловещее наваждение, которое парализует волю и лишает защиты. Дракула — враг, с которым можно бороться: он подчиняется определенным правилам, связанным с его природой (боится креста, чеснока, солнечного света), и его поражение, как правило, становится результатом коллективных усилий и смекалки. От Дракулы можно спрятаться, с ним можно договориться или даже превратить его в союзника. Орлок же — не враг, а неизбежность. Он как эпидемия или сама смерть: его нельзя остановить хитростью или победить оружием. Единственный способ одолеть Орлока — стать его жертвой и заставить забыть о солнечном свете, смертельном для вампира. Орлок пьет соки до последней капли, забирая не только тело, но и волю. Его существо страшнее хотя бы потому, что в борьбе с ним герои не просто погибают, а лишаются всего человеческого.

Гэри Олдман в роли графа Дракулы на кадре из фильма «Дракула»

Противостоять Орлоку могут только те, кто готов пойти на крайние меры, ведь его сила коренится не только в физической угрозе, но и в психологическом подавлении. Единственные, кто готов дать отпор Орлоку, — женщины. В «Носферату» Мурнау непоколебимость ярко демонстрирует героиня Эллен: понимая, что никто не способен защитить ее и город от Орлока, героиня принимает решение пожертвовать собой. Девушка сознательно поддается влиянию, ложится в постель с вампиром, чтобы тот не вспомнил о рассвете. Орлок, захваченный возможностью познать человеческое, забывает о времени, и восход солнца уничтожает его. Эллен действует не из влечения или соблазна, а из беззаветной любви, осознавая, что ее гибель — единственный способ спасти других. В версии Херцога трагизм усиливается: граф Орлок лишает жизни Люси (инкарнация Эллен), муж девушки становится вампиром, а сам злодей погибает. Граф все-таки добился своего и растоптал всякую возможность счастья. Но даже при добавлении меланхолии в образ Орлока он остается существом, заманить которое к себе в постель можно только ради уничтожения.

Клаус Кински в роли графа Дракулы на кадре из фильма «Носферату: Призрак ночи»

Сто лет тому вперед: возвращение Роберта Эггерса к истокам Фридриха Мурнау

В версии Роберта Эггерса «Носферату» сохраняет ключевые элементы сюжета: граф (точнее, князь) Орлок все еще угрожает не только городу, но и риелтору с женой. Эллен (Лили Роуз-Депп) — снова сильная женская фигура, которая с детства страдает от видений и почти уверена, что не стоит заключать сделку о покупке дома. Однако муж Томас (Николас Холт) все же отправляется на восток Богемии — и оказывается в цепких лапах вампира (Билл Скарсгард). Эллен все больше страдает от недомогания, уже больше похожего на одержимость, и понимает — только она может противостоять древнему злу. Как и в версии 1922 года, главный конфликт строится на дихотомии любви и смерти: Орлок стремится разрушить чужое благополучие, недоступное ему самому. В одной из сцен граф наблюдает за счастливыми людьми издалека, не решаясь приблизиться. При этом вампир остается фигурой странника, не задерживающегося на одном месте: он берет от земли «свое» и уходит дальше, что усиливает недоверие местных жителей к нему как к чужаку. На чужестранца вешают вину за все беды, и Орлок в очередной раз становится олицетворением внешней угрозы, посягнувшей на хрупкий порядок.

Лили-Роуз Депп в роли Эллен на кадре из фильма «Носферату»

Один из главных столпов нового «Носферату» — поклон немецкому экспрессионизму. Эггерс сохраняет ключевые черты жанра — выразительные тени, искаженные перспективы и контрастное освещение, но не ограничивает кругозор. Вдохновляясь не только работами Мурнау и Фрица Ланга, но и картинами Каспара Давида Фридриха и Юхана Кристиана Даля, а также творчеством польского режиссера Анджея Жулавского, Эггерс использует свет для передачи эмоций героев. Мрачные интерьеры замка Орлока с узкими окнами создают ощущение клаустрофобии и угрозы, а темп фильма и внимание к деталям усиливают обстановку таинственности и обреченности, характерную для экспрессионизма. 

Лили-Роуз Депп в роли Эллен на кадре из фильма «Носферату»

Декорации, созданные художником-постановщиком Крейгом Лэтромом, и костюмы Линды Мьюир основаны на реальных референсах XIX века и воскрешают ушедшую эпоху, возвращая зрителя на два века назад. Еще один привет из прошлого — настоящие крысы, которые использовались на площадке. Приплывший в порт корабль кишит грызунами, и вот они вырываются в город — как бы несут хаос, как верная свита Орлока. Его появление приносит чуму и панику: город охвачен эпидемией, а слухи о проклятии вызывают массовую истерию. Болезнь становится не только физическим недугом, но и символом социального краха, подчеркивая власть Орлока над людьми.

…и новая интерпретация классики

Эггерс сосредотачивается на психологической проработке персонажей, раскрывая мотивы Орлока и окружающих его людей. Особенно важна фигура Эллен: ее привязанность к Томасу и самоотверженный акт приобретают новое прочтение. Отношения героев становятся сложной смесью любви, зависимости и саморазрушения. Орлок перестает быть просто монстром — он обретает трагическую природу, стремясь к связи с миром, но его попытки найти близость ведут к катастрофе. Но не только вампир оказывается чужим: Эллен также не находит своего места в обществе, а потому призывает спутника из пограничного мира. Ее нерушимая связь с Орлоком строится не только на страхе, но и на признании своей инаковости. В браке с Томасом она чувствует неудовлетворенность: сексуальные желания Эллен не совпадают с тем, что может предложить муж. Пугающие приступы и их физическое проявление вызывают осуждение у горожан. Орлок в глазах Эллен становится не просто чудовищем, а существом, которое разделяет ее отчуждение и может реализовать интимные желания, о которых ей стыдно говорить мужу.

Лили-Роуз Депп в роли Эллен на кадре из фильма «Носферату»

Что касается самого вампира, то ключевое отличие версии Эггерса — углубление мифологических корней Носферату. Он вводит элементы румынских легенд о Соломонарах — магах, управляющих погодой и природными силами. Это придает Орлоку не просто статус вампира, а причастность к древнему миру волшебства и ритуалов. Его колдовство выходит за рамки животных инстинктов, которые показаны в оригинальном фильме. Орлок становится фигурой мифического масштаба, способной влиять на природу: он вызывает потоп в городе, демонстрируя свою мощь перед людской слабостью. 

Фото со съемок фильма «Носферату»

Окончательная сепарация: Орлок теперь сам по себе

Эггерс сохраняет истоки «Носферату», объясняет его происхождение и помогает Орлоку закрепиться в статусе самостоятельной фигуры, отдельной от Дракулы. Орлок — не просто злодей, а трагическая личность, возможно, даже более драматичная, чем Дракула. Эггерс не выдумывает новую историю, а заполняет пробелы, дополняя канон. До сих пор вампир с трудом мог закрепиться в искусстве как отдельная фигура: сначала его появление было юридической ошибкой, затем внимание перетянул на себя Дракула, а современные кинематографисты хотя и использовали образ графа, но стирали его настоящее имя. 

Для многих фильм Эггерса может показаться странной ностальгией по сюжету начала ХХ века, однако «Носферату» злободневно встраивается в современный контекст — только недавно мы пережили эпидемию, а затем начали делить окружающих на чужих и своих. Обращение Эггерса к сюжету о чумном вампире подтверждает, что за первородным злом — и его поражением — люди готовы наблюдать во все времена. 

Макс Шрек в роли графа Орлока на кадре из фильма «Носферату, симфония ужаса»