Рецензия на фильм «Море внутри»

После "оскаровской" трансляции, после "Малышки на миллион" /Million Dollar Baby/ (2004) про сюжет нечего скрывать. Аменабар экранизировал книгу реального испанца Рамона Сампедро, 30 лет прожившего в полном параличе и все эти годы боровшегося за смерть, поскольку в Испании эвтаназия отягощена католичеством. И два с половиной часа ждешь, не "что будет" (оно понятно), а как именно это будет. Содержание определяется словом "как". Как живет Рамон, как к нему относятся близкие, как складываются отношения с больной богатой адвокатессой, все же решившей ему помочь, и с бедной матерью-одиночкой, однажды решившей его навестить. Схема ясна: когда вопрос встает ребром ("кто меня по-настоящему любит, тот и поможет мне умереть"), то с участием паралитика, прикованного к постели, возникает целый любовный треугольник. Однако реальная ситуация довольно долго сильнее схемы.

Сильнее по двум причинам. Первая: Хавьер Бардем (Рамон) сыграл очень симпатичного, абсолютно свободного, умного и талантливого человека, "яркую индивидуальность", на которую всегда хочется быть похожим. Умирать при этом не хочется. Вторая: все отношения – очень хорошие, добрые, интеллигентные, наконец-то им не мешают никакие мелкие пороки, и можно вплотную задуматься о реальных вещах. О том, что каждый человек имеет право на личный выбор, даже когда не имеет возможности его осуществить. О том, что признание этого права всегда означает помощь, а вовсе не равнодушие и тем более не отказ. О том, что неравнодушие (то есть любовь) все же отделено от секса. Наконец-то "мы будем трахаться, как кролики" перестает быть смыслом жизни. Им становится как раз признание права на личный выбор за каждым встреченным человеком, непрерывное и с возрастом все более подробное. Фильм предполагает метафору. Что речь всю дорогу идет о полном паралитике, требующем эвтаназии, вовсе не мешает задуматься о любой жизненной ситуации. Если, конечно, все ваши переживания не сводятся к тому, "а как я бы на его месте?" и "господи, какое счастье, что я не на его месте".

Сделано тоже здорово. Во-первых, земные заботы одухотворены. Дело не в памперсах паралитика, а во внимательном быту. Через ужин или футбол в телевизоре преподносится уникальность семьи Рамона. Пусть большинству интересен "любовный треугольник", остальным Аменабар дал возможность оценить силу духа золовки, брата, отца. Вообще-то золовка (Мабель Ривера) – гораздо большая героиня, чем адвокатесса и мать-одиночка, вместе взятые. Снятый с ее точки зрения, фильм мог бы быть интересней. Во-вторых, земное периодически сменяется небесным, и небо с морем забыть невозможно, настолько вовремя и деликатно вставлена метафизика. Как он летал. Ах, как он летал. Я бы тоже так полетала, хотя, тьфу-тьфу, вроде пока на своих двоих. В-третьих, фильм снят красиво – от красоты береговых пейзажей до удивительного лица больной адвокатессы (Белен Руэда). В-четвертых, он не без юмора, который тоже вставлен по драматургии грамотно. Вся роль родного племянничка или диспут с попом – этакое шекспировское напоминание о вечном и неизменном присутствии шута.

По всему по этому сдавленное рыдание от дикой жалости к живому и ставшему родным Рамону совершенно неизбежно. Но идет оно не в конце. Оно идет все время, пока смотришь именно на живого – видимо, на того, кто описал себя в книге. Однако, когда доходит до дела, и слезы из тебя выжимают уже просто ведрами, вдруг мысленно щиплешь себя за запястье, встряхиваешься и вздрагиваешь. Во-первых, чем ближе финал, тем заметнее "деланность" слезоточивости, та же "драматургия", но уже с отрицательным знаком. Приемчики дешевые. Во-вторых, чем ближе финал, тем меньше "ярких индивидуальностей" и больше детерминированности "проблемой эвтаназии". Аменабар, встав на сторону Рамона, решил выложить все аргументы, всю "социалку" с примерами. Но разве дело в "социалке", в "блуждающей почке", когда речь о жизни и смерти? Тот самый человек, о котором ты думал всю дорогу, фильму нужен теперь не сам по себе, а только как "проблема". Постоянный контраст паралитика с трахающимися людьми, беременной девицей, рождением ребенка просто вульгаризирует образ.

В-третьих – самое главное – отторжение от фильма в принципе началось, когда Аменабар закончил с экранизацией книги и вышел на самостоятельную дорогу. Что он, простите, дурак, выяснилось в момент той самой эвтаназии, точнее – самоубийства. Мы знаем: Рамон Сампедро свою эвтаназию не описывал. Мы знаем: Хавьер Бардем, играющий блистательно, причем не по-медицински, а чисто по-человечески – молодой здоровый мужик. И, слава богу, мы рады. Но если артист Бардем начинает кривляться и дергаться, изображая "прием цианистого калия", после чего паралитик Сампедро в 1998 году действительно умер – это просто кощунство. А если учесть, что в реальной жизни все, видно, тоже происходило перед видеокамерой (во избежание уголовного преследования друзей), то представьте себе, как Аменабар заставил Бардема подробно изучить оставшийся видеоматериал и затем точно его скопировать, и тот принял это, как данность, "нет проблем". Только потом он не умер, а встал и пошел со съемки, получив причитающийся гонорар. Это что вообще, индивидуальность ты наша?

Дурость Аменабара и в том, что не удержался от "последнего довода" в пользу эвтаназии, закончив картину совсем уже больной адвокатессой. Когда это – конец, это значит упрек ее личному выбору. Ох, и ни фига ж себе. Может, вообще весь Аменабар – чистая дидактика, так же как весь Бардем – симпатичная мордашка? Может, реальный Рамон был отнюдь не красавец? А какой же тогда он был? Может, вообще все было совсем не так? Недоверие к режиссуре порождает сомнение в материале. Вот и вывод: вовсе не шедевр, а чистая спекуляция, ничем не лучше "Малышки на миллион", да еще и подставили человека.

Ради чего? Тоже ради "Оскара"? "Ах, позвольте мне лить эти утешительные слезы" – восклицала старая графиня в финале одной из первых в театральной истории мелодрам, то есть мыльных опер XVIII столетия, в "Преступной матери" Бомарше.