Рецензия на фильм «Пакостник»

В какой-то электричке парень с девкой ругается, говорит плохие слова. Какие-то электрики-высотники варят опоры весьма специфического пешеходного мостика рядом с железнодорожным. Воздух, подробности, жизнь видна. Взгляд зачем-то двигает вверх, поднимается долго, до полотна железнодорожного моста. Ага, там парень с девкой идут и окончательно расплевались. Грустная картина. Взгляд опускается обратно. Электросварщики в масках на сугубо нашем-сегодняшнем языке "лиц кавказской национальности" спорят, кто-нибудь все-таки упадет с пешеходного мостика или нет. Вдруг дикий крик – стоит просто парень на самом краю и орет. Речка быстрая, мелкая, не выплыть ни хрена. Сварщик снимает маску и со своей арматуры подсказывает: "Вниз не смотри". Парень продолжает орать и смотреть вниз, но не падает и не прыгает. Это лекарство такое психическое: проораться, когда невмоготу. Сварщик надевает маску и отворачивается варить. То есть все еще грустнее.

В совершенно другом пространстве какого-то чердака просыпается совершенно другой прыщавый голый парень. Его кто-то в окно зовет, он не может сообразить. А зовет его пожилой мужик в финской куртке, приехавший на иномарке. Он дачи хозяин, а парень был сторожем, а теперь его увольняют: "Чтоб к пяти часам духу твоего тута не было". В разговоре мелькают кошки, которых держит парень (две: лысая и старая-больная), и еще мелькает собака – хозяйская, как-то его покусавшая. Пожилой мужик уезжает, а парень начинает делать что-то странное, сразу не разберешь. Потом только понимаешь, что он делает бомбу для увольнявших. Все это в очень четком, сугубо-подмосковно-осеннем черно-белом изображении, с очень хорошими диалогами и очень красивой музыкой.

Смыслообразование "Пакостника" происходит "из всего сразу", как в кино и полагается. Не из фигур и фона (театр), не из изображения "плюс звук" (литература), но в целом. Это когда без комментария, только из того, что трахаются и шепчутся, не глядя друг на друга, становится понятно, что парень давно был любовником хозяйки дачи. Сюжет ровно настолько нехитрый, чтобы быть понятым из мелочей: грустная песня про бунт доброго и влюбленного бедного юноши против всеобщего жлобства. Чтобы понять по максимуму, в фильм надо просто вглядываться, ну, внимательно вглядываться. Ведь Таня Деткина вовсе не полагала снять "дадаистский фильм", как его рекомендуют. Нет, каждую странность, любой абсурд она может себе объяснить абсолютно реально. К сожалению, сколько ни разувай глаза, некоторые вещи фильм так и не объясняет. Связано это, будем надеяться, именно с дебютностью работы.

Заметны не только речевые повторы, как у Муратовой, или поэтизация неприкрашенного быта, как у Германа. Заметны мизансцены, как у позднего Годара, эксцентрика вещей, как у ранней Хитиловой, символические вставки, как у какой-нибудь Майи Дерен или Кеннета Энгера, и даже "интеллектуальный монтаж", как в "Октябре" (1927) Эйзенштейна. Подобный контекст говорит о тонкой чувствительности режиссера, но железной режиссерской воли Деткиной пока не хватает, и вместо уточнения сюжета все это его замусоривает. Ведь если смыслообразование идет "из всего сразу", это "все" должно вязаться железно. А когда Деткиной приходится после фильма объяснять на словах, что плюшевые игрушки, повешенные в сарае, означают замещение самоубийства (если отчаявшийся не может убить себя, он уничтожает самое дорогое), уже ясно, что в фильме они того вовсе не означают. Парень вообще-то кошек любил, что очевидно. Любовь его к плюшевым игрушкам неочевидна – вон как с мишкой безжалостен. Повешенные в сарае – вовсе не "самое дорогое".

Внесюжетное самовыражение Тани Деткиной и порождает ссылки на дадаизм, являющийся в чистом виде, особенно после Владимира Маслова и Евгения Юфита ("Деревянная комната", "Серебряные головы") таким прошлогодним снегом, что вдруг скучно, скучно. К тому же, поставив на "целое кино", режиссер допустила целый ряд фактических неточностей. Во-первых, поскольку собака так и не взяла в зубы бомбу, кусок мяса после ее долгого оборачивания в животе плюшевого мишки совершенно ни к чему. Во-вторых, когда у маленького мальчика "такой же шрам на груди", как у этого мишки, естественно думать, что ему оперировали порок сердца. Но, когда он поднимает свитер, шрам на груди оказывается справа, хотя сердце вообще-то слева. Тогда либо объясняйте, что ж за болезнь такая, либо это – что, "условность"? Но почему тогда старая кошка болеет безусловно? В-третьих, когда парень вылез из машины и пошел напиться воды, он оставил дверцу распахнутой. Любой кошатник знает, что, когда они с тобой, думаешь только об их безопасности – чтоб не выпрыгнули из машины, не убежали в лес, не залезли под трубы, а потом час "кыс-кыс" вытаскивай…

Самое мелкое нарушение логики в таком кино – далеко не мелочь, а небрежность режиссуры. То же касается и финала. В нем необъяснимо, почему хозяйка дачи так безропотно превращается в "засланного казачка". Помнится, еще в начале она грубо послала мужа, так что он тут же так же грубо послал детей. Пусть муж мог купить ее с потрохами, а она могла не хотеть потерять его деньги, но если в начале посылала без повода, просто под настроение, то в конце повод был, и серьезный. Почему она им не воспользовалась? Потому что лень объяснять и гораздо больше хочется разжечь в лесу фейерверки? Да, фейерверк снят красиво, но невнятностей в нем полно до полной некрасивости. Без спойлеров: кого в горящей машине забыли? О какой там "надежде" можно после этого говорить, если оно вообще не прочувствовано режиссером? И кое-что, прямо скажем, не снято оператором (мало денег – не ответ)?

Тем не менее, некоторую невнятность, небрежность и несовершенство "Пакостнику" прощаешь за то, что Деткина сказала "от себя". Ух, как она ненавидит жлобов, и как она их знает! Это наши, сегодняшние, здешние, ни с кем не спутанные и на раз опознаваемые жлобы. Пожилому мужику достаточно было войти в кадр в финской куртке хозяйской походкой – и больше ничего не надо. А как они с Аликом уставились в бильярдной на монитор! А какая вообще рожа у Алика! Такую надо видеть.