Уиллем Дефо: «Я бы не сказал, что создан для того, чтобы быть актером»

Давайте с традиционного: как все для вас начиналось в случае этого фильма?

Все очень легко начиналось. Я знаю Джулиана (Шнабеля, режиссера фильма «Ван Гог: На пороге вечности» и художника. — Фильм.ру) уже около 35 лет, я часто с ним провожу время, и он упоминал что-то связанное с Ван Гогом, причем он не говорил, мол, «хочу, чтоб ты сыграл Ван Гога». Он сказал мне прочесть книгу (имеется в виду книга Van Gogh: The Life авторства Грегори Уайта Смита и Роберта Нейфе, на которой частично основан фильм. — Фильм.ру), хотя он вообще не был уверен, что будет ее экранизировать: Джулиан просто параллельно занят сразу многими вещами, он и картины пишет, и сценарии. И вот однажды он пришел ко мне, и мы сделали пробы, нашли очень паршивую искусственную бороду (я тогда был начисто выбрит) и немного поснимали. Вот как-то все и началось.

Книга, о которой вы говорите, считается довольно противоречивой, ведь авторы ее полагают, что Ван Гог был убит. Что вы сами думаете об этом?

Вообще наш фильм — это, конечно, отдельное от книги произведение. Нам интереснее было поиграть с идеями из этой книги, чем прямо заявлять, что «вот каким Ван Гог был как человек, вот как он умер, вот правда». С другой стороны, в фильме финал сделан довольно абстрактно: мы не видим на самом деле, стреляли ли в Ван Гога и кто это делает. Мы получаем только кусочки информации: Ван Гога в кадре в этот момент не видно, мы слышим только звук выстрела. Но в кино эти кадры логически связаны. Так что выводы делаешь ты сам, когда смотришь фильм. Можно, например, все еще считать, что Винсент покончил с собой.

Что требуется от артиста, который пытается проникнуть в разум художника?

Это скорее вопрос для Джулиана, хотя я тоже артист, наверное. Кроме того, в определенном смысле фильм этот делался не совсем обычным образом, ведь Джулиан так хорошо знает искусство изнутри, у него с искусством личная связь.

То есть, чтобы сделать такой фильм о Ван Гоге, требовался художник-режиссер?

Да, для такого фильма о таком Ван Гоге, который сняли мы, точно требовался. Я имею в виду, что на экране именно наш Ван Гог, для кого-то другого этот человек был бы совсем другим. Но это именно тот Ван Гог, которого мне было интересно воплотить в жизнь. В нем было что-то от всех нас, часть от меня, часть от самого Ван Гога, часть от Джулиана, часть от оператора Бенуа Дельомма, это очень органичный фильм. У нас был крепкий сценарий, но мы все равно каждый день шли на пленэр и многое изобретали прямо по ходу очередной мизансцены.

Это как будто ты идешь на природу и там рисуешь, импровизируешь, вот так же и мы снимали этот фильм. Иногда мы заканчивали пораньше и после обеда много гуляли, рисовали, снимали деревья. Вообще на площадке была очень семейная атмосфера. Это очень личный фильм, он совсем не похож на другие картины, пустые, индустрийные.

Много ли вы рисовали на натуре, пока снимался фильм? Помогло ли это вам?

Все время.

Это на самом деле очень помогло углубить некоторые сцены. Например, вспомните тот момент, где я пишу картину с ботинками. На меня сильно повлияло, что мне пришлось самостоятельно рисовать. И понятно, что я не мог продолжить работать на том же холсте, если мы переснимали дубль, нужно было бы тогда начинать заново. В итоге я написал эту картину перед камерой дважды, первый раз у меня случилась проблема, и Джулиан помог мне с этим, я все-таки не ахти какой художник. В той сцене видно, как я сочетаю все эти цвета, и сначала это выглядит ужасно, но затем неожиданно все начинает со всем сочетаться, цвета начинают вибрировать, общаться друг с другом, и вы вдруг видите, что картина намного больше похожа на ботинки, чем сами ботинки, которые вы видите. Я поэтому так восхищаюсь Ван Гогом: он не художник-натуралист, но он ловит какой-то свет, вибрацию, энергию. Он говорит об этом в фильме, и я смог все это почувствовать, когда сам стал рисовать.

В фильме очень легко найти множество параллелей между Ван Гогом и Христом…

Мне их даже искать не надо. Он говорил об этом, он был очень религиозен, родом из религиозной семьи, его отец был пастором. Он сам долго думал стать священником, он тогда работал с несовершеннолетними, это был тот период, когда он написал «Едоков картофеля». Он много думал о Христе и о своей связи с ним через боль и страдания. Он не боялся этого и принял это как часть своей жизни.

Как вы физически готовитесь к роли? Как вы ищете подход к тому, что делать в кадре, как двигаться и говорить? Может, музыку какую-нибудь слушаете особенную?

Я об этом так много не думаю, мне кажется, мое тело само решает, как ему себя вести. Главное — сконцентрироваться на задаче. Я не принимаю никаких отдельных решений о том, как мне себя вести перед камерой, все на ходу.

Джулиан включал какую-то музыку, но она предназначалась не для меня. Я в основном слушал завывающий ноябрьский ветер, он был довольно сильный, когда мы снимали.

В фильме Ван Гог много говорит о том, что ему просто необходимо писать картины. А вам так же необходимо играть в кино?

Я думаю, все мы хотим быть нужными. Я бы не сказал, что я был создан для того, чтобы быть актером, но это то, чем мне нравится заниматься, то занятие, в котором я нахожу для себя свободу. Ведь это работа, которая каждый раз разная. Кроме того, у меня более-менее нет своих идей, я просто отдаюсь чьей-то задумке, это мой такой вклад в [искусство].

В фильме есть важная дискуссия между Ван Гогом и Гогеном о том, как быстро нужно писать картины. В связи с этим вопрос о кино: как быстро нужно снимать фильмы, по вашему мнению: быстро или нужно притормаживать, скажем, на год, чтобы все хорошенько обдумать?

Это хороший вопрос. Мне нравится и так, и так. Как правило, мне нравится сниматься быстро. Я вспоминаю, например, «Последнее искушение Христа», его сняли быстро, ведь правильно говорят, время — деньги. А деньги очень важны в кино. С одной стороны, если сильно экономить, у тебя может не быть времени, чтобы хорошо подготовиться или как следует подумать о съемках, но с другой стороны, если времени, наоборот, много, то ты снимаешь слишком много хронометража, сидишь на материале и не понимаешь, как все это закончить. Вот что мне нравится в быстром творчестве: у тебя нет времени подумать.

Прямо как Винсент, который в фильме говорит: «Когда я рисую…»

«…я не думаю», да. Это, конечно, не значит, что у тебя лоботомия, это значит, что ты работаешь на другом уровне сознания. Когда ты правда погружен во что-то, ты не думаешь ни о чем конкретном, и работа получается такой, какой она и должна получаться. Чтобы сделать то, чего ты даже представить себе не мог, нужно положиться на свои инстинкты. Так же действовал и Джулиан, когда снимал фильм, он словно стоял у холста и думал, как это лучше написать, мне такой подход очень нравится.

Вы сами занимаетесь живописью?

Не совсем. Я писал картины давным-давно, это были работы совсем другого уровня, они мне очень нравились. Я писал маслом, работал в больших объемах, и я обнаружил, что для этого всего очень важно иметь студию. А я много путешествую и не могу таскать за собой холсты и прочие принадлежности. Я даже подумал: «Что мне со всем этим делать, может, сжечь?» Простите меня за неймдроппинг, но одну картину, очень хорошую, я подарил Кэтрин Бигелоу, работа до сих пор хранится у нее, я знаю Кэтрин уже много лет. Но остальные картины я бы не стал никому дарить. (Смеется.)