Рецензия на фильм «Погребенный заживо»

Пол Конрой, американский водитель в Ираке, приходит в себя в гробу и пытается оттуда выбраться с помощью разряжающегося мобильного телефона, фонарика, каких-то светящихся палок и зажигалки. Все, что можно было бы сказать о сюжете сверх этого, подпадает под определение «спойлер».

После целого десятилетия, когда фильмы с бюджетом менее 100 миллионов снимали, кажется, только бомжи, все громче заявляет о себе тенденция делать кино «на коленке».

Оказывается, эпическому размаху, конным массовкам и гигабайтам дорогущей компьютерной графики вполне можно противопоставить такие устаревшие было понятия, как «оригинальность идеи» и «жесткая драматургия». Удачные образцы подобного подхода вроде «Паранормального явления» не только радуют нестандартностью, но и окупаются в десятки и сотни раз. Пример же испанца Родриго Кортеса прекрасно показывает, насколько сложно подобные проекты осуществлять.

Берем хичкоковское единство времени («Веревка» /Rope/ (1948)) и совершенно невероятное единство места (уютный гробик метр на два). В смелости замыслу не откажешь: фактически, зрителю предложено полтора часа наблюдать за сложными взаимоотношениями мужчины и его телефона.

Однако «Погребенный…» — не только эксперимент из серии «как снять интересное кино с мужиком в гробу», но и рефлексия на тему Иракской войны. Правда, в отличие от «Повелителя бури» Бигелоу или «Отредактировано» Де Пальмы, Ирака тут никакого нет. Есть песок, который сыпется сквозь щели между досками, и плохой английский в телефонной трубке. Тем не менее, до патологии ограничив себя во времени и пространстве, Кортес расскажет, если не о войне, то о человеке на войне больше многих.

В поисках выкупа за свою голову задыхающийся герой Рейнольдса будет беседовать с вежливыми консультантами чрезвычайных служб вроде «911», слушать приветливые мелодии их автоответчиков и периодически связываться с родственниками, которые либо слишком заняты, либо обижены тоном звонящего. «Надо же, какой козел, даже не поинтересовался, как у меня дела!» Едва ли в кино кто-то проводил столь осязаемую грань между человеком, попавшим в беду, и обывателем, мирно попивающим кофе. Картина ставит массу неблагодарных вопросов из серии «А как бы поступил ты?» В каком-то смысле «Погребенный…» — фильм-размышление. Но если в аристократическом артхаусе, вроде фильмов Кшиштофа Кесьлевского, наслаждавшийся собственной избранностью зритель рефлексировал под мерные звуки симфонической музыки, здесь вам придется решать вечные вопросы под неприятный рокот учащенного дыхания и истерические безадресные матюги отчаявшегося человека.

Ключевое отличие Кортеса от других киноантропологов, вроде Триера или Ханеке, состоит в том, что, забравшись со скальпелем по локоть в самое сокровенное, он и не думает прикрываться белоснежным халатом из сложных культурных пластов. Даже законченный теолог при всем желании не сможет прочитать в образе змеи, некстати заглянувшей к скучающему герою на огонек, отсылку к библейским, конфуцианским или каким-нибудь там шумерским константам. Подотряд: пресмыкающиеся, отряд: чешуйчатые, одна штука, все. Посадив человечка в деревянный коробок, режиссер подходит к задаче с точки зрения не столько философа, сколько биолога: с холодным любопытством изучая его простейшие реакции, периодически одаривая надеждой и снова отнимая ее. Объект реагирует, копошится, переживает, а исследователь бесстрастно записывает показания. У аудитории есть прекрасный шанс узнать о себе много нового, если, конечно, не испугаться.