Мартин Скорсезе сочиняет «Убить пересмешника».
Каннский смотр 2023 года достиг своего пика: на Лазурном берегу состоялась премьера монументального эпоса Мартина Скорсезе, посвященного убийствам коренного населения Америки в поселении осейджей в Оклахоме в 20-х годах прошлого века. В основе сценария одноименный научно-популярный роман журналиста Дэвида Гранна. Ну, почти одноименный: в заглавии нашлось место важной приписке «Нефть. Деньги. Кровь» — на этих трех китах и держится полотно заслуженного кинематографиста.
Провожатым по резервации становится Эрнест Беркхарт (Леонардо ДиКаприо): не самый сообразительный увалень, прошедший Первую мировую (больше на словах, чем на деле), прибывает к дядюшке Уильяму Хейлу (Роберт Де Ниро) в поисках заработка. На земле оседжей нашлась нефть, а потому семьи коренных жителей моментально обогатились: теперь белые люди служат водителями в фамилиях (нашлась пассажирка и для Эрнеста). Колонизаторов внушительное состояние в чужих руках устроить не может, и постепенно один за другим представители племени загадочно гибнут, а до смертей никому нет дела, кроме скорбящих родных. Преступления (которые, вероятно, и не преступления вовсе, а так — суицид да несчастные случаи) — неприятное пятно на картинке гармоничного сосуществования, которое спонсирует обходительностью дядюшка Уил, привыкший к обращению Король. Закрепляет соседство брак Эрнеста с Молли (Лили Гладстоун) — степенной наследницей состояния.
Скорсезе выстраивает полотно последовательно, размеренно, вкрадчиво прорисовывая 50 оттенков белого колониализма (проще говоря, хронометраж не портит ленту, а органично переплетен с материей кино). Монохромные снимки, фактурные лица оседжей и звучащие за кадром скупые некрологи, методичная обрядность жизни племени — режиссер с почтением и горестным сожалением любуется коренными жителями, но остается на расстоянии вытянутой руки. Он молча наблюдает за гибелью маленькой империи в Оклахоме, которая выглядит не более близкой и понятной, чем какая-нибудь затопленная Атлантида. В «Убийцах цветочной луны» не хватает заземленности и осязаемости, которая отличала, допустим, «Новый свет» Терренса Малика. Осейджи выступают скорее безмолвными памятниками преступлений, утраченными загадочными величинами: несмотря на то что каждое убийство оборачивается личной трагедии семьи, сложно по-настоящему разглядеть людей, чьи жизни были отняты взамен на прибыль от черного золота.
С куда большим и привычным для режиссера рвением Скорсезе вгрызается в лица мерзавцев, вновь констатируя банальность зла и прямодушие жажды наживы. Эрнест становится проводником указаний «сильных мира сего», слепо повинуясь бесчеловечным распоряжениям дядюшки во имя блага и набитых карманов (он никак не может решить, любит он жену, деньги или деньги жены). ДиКаприо меняет осанку и овал лица, межбровная складка Леонардо выдает чудеса хореографии, а Скорсезе предлагает верное подспорье талантливому исполнению — ироническую интонацию. Два шага в сторону от драмы позволяют артисту одновременно органично вживаться в шкуру безвольного исполнителя и насмехаться над безвольностью протагониста (и антагониста в одном лице). Но после просмотра жалобно скулит внутренний голос: заслуженный гражданин гангстерского края и артисты недосягаемой величины все же вызывают симпатию. ДиКаприо и Де Ниро гипнотизируют омерзительной уверенностью, отсутствием сомнений и харизматичностью зла.
«Убийц цветочной луны» совершенно не сложно назвать шедевром, еще одним витком развития автора, который чувствует кино на ощупь и понимает пластику, правила и возможности киноязыка. Операторская мощь Родриго Прието и монтажная акробатика Тельмы Скунмейкер создают совершенно особенное пространство экрана — живое, наполненное, движущееся и переменчивое. Насилие существует где-то между: скорее называется по имени, чем показывается. За исключением пары кровоточащих сцен и оглушительных и решительных выстрелов, Скорсезе не обращается ни к мучительной телесности, ни к кинематографическим картинным расправам, какие можно было увидеть в «Бандах Нью-Йорка». Режиссер воспроизводит общее ощущение травмы, которая до сих пор не проговорена и не залечена. Скорсезе не растерял ни формы, ни нерва, ни гуманистических убеждений, к тому же отказался от истошного драматизма «Ирландца» — вместо пепла Марти сыпет на голову сарказм и издевки.
Но при всех формальных признаках большого кино от большого автора сложно отпустить ощущение, что в картине об истреблении коренного населения слишком много убийц и слишком мало «цветочной луны». Женщины, которые хоронят друг друга, с каждым днем становятся все более и более расплывчатыми силуэтами, и даже Молли, чье угасание бьет больнее, остается лишь маркером утраты и вспомогательной фигурой для декаданса жадности супруга (впрочем, героини Скорсезе редко отличались самостоятельностью).
Сочиняя этапный кинороман вроде «Убить пересмешника», Скорсезе выворачивает наизнанку Аттикуса Финча и выдает балладу об ублюдках — стройную, уверенную и наверное великую (по крайней мере так везде пишут). И вроде бы устраивает буквальную и метафорическую порку белых мальчишек по белым задницам. Но за широким жестом обличения и сожаления не хватает маленьких сердец, глаз, рук, тел и душ, которые не смогли найти успокоения и после смерти.