Самый зрелый фильм Ивана И. Твердовского о жертвах теракта на Дубровке.
Монахиня Наталья (муза Ивана И. Твердовского Наталья Павленкова), после теракта на Дубровке выбравшая тяжкую долю затворницы, впервые за 17 лет возвращается в Москву, чтобы собрать других выживших и устроить поминальный вечер в злополучном Театральном центре. Арендовав зал у директора (Ян Цапник, не вылезающий из строгих костюмов) по богоудной скидке, она сразу начинает связываться с жертвами. Первая на очереди — дочь Галя (Ксения Зуева), которая ухаживает за парализованным отцом и не скрывает неприязни к матери — проще говоря, угрожает «втащить» Наталье и выгоняет её из дома. Всем остальным монашка пытается дозвониться, но кто-то уже умер, а кто-то не желает бередить рану, и лишь некоторые соглашаются заявиться на вечернюю конференцию (так в официальных бумагах называется их встреча).
Камера выхватывает мученические лица жертв и впервые за почти два десятка лет — пускай и в форме игрового кино, — даёт экранным людям возможность выразить страх, боль и скорбь, осевшие в их жизнях после теракта. Но что важнее — вновь пережить ужасные события, пересказав историю захвата в формате странной игры. Час за часом, свидетельство за свидетельством, 23 человека, обречённых на существование в стране, где всё привыкли замалчивать и забывать, отчаянно пытаются если не вспомнить, то хотя бы ощутить, погрузиться в то же пространство и обстановку, возвращая бессловный разговор, который им пришлось прервать 17 лет назад.
Наталья предлагает надуть куклы: белый цвет — умершие, чёрный — террористы, синий — те, кто не смог прийти на «конференцию». Рассадка — прямо как во время трагедии, и даже вендинговый автомат с едой монахиня привозит, кажется, в тот же промежуток времени, что и захватчики. В программе 31-го «Кинотавра» есть и другое кино, которое выстраивает альтернативное проживание, погружение в реальные истории через контекст кинематографии и драматургии. Речь о новом проекте Ивана Вырыпаева «UFO» — фильме, вроде бы основанном на рассказах очевидцев НЛО. Проникновенные монологи, впрочем, повествуют не о зелёных человечках, а о том уникальном опыте, который приобрел каждый из персонажей: терпении, чувстве благодарности или осознании всеобъемлющего детерминизма.
«Конференция» тоже ретранслирует ощущения (неважно, насколько слова, передающие их, правдивы и документальны — главное, изящность, с которой они встроены в историю), но другого толка. И неосведомлённый зритель, и те, кто о «Норд-Осте» наслышан из новостей, интервью и статей, обречены на совершенной иной, чуть ли не исповедальный опыт. Во многом, да, смертельно медлительный и — что для Ивана И. Твердовского было свойственно всегда — сконструированный без чувства меры. Хотя, в отличие от предельно манипулятивного инфантильного «Класса коррекции», как минимум не ставящего великого демиурга выше чувствительного и легко провоцируемого зрителя.
Грубые мазки вроде немощных парализованных отцов, жалобно стонущих во время суровых бытовых сцен, или многозначительных слезливых пауз по-прежнему не позволяют назвать искусство режиссёра тонким, пронизывающим вообще всю структуру формы и содержания и дистиллирующим общие жанровые места. Однако сложно отрицать появившееся умение автора сдерживать себя, лишний раз притормозить, позволить актёрам (а в случае этого фильма — и всякому человеческому, откровенному, стоящему выше любого гения-демиурга и любой диктатуры) стать формообразующими. Грубо говоря, специфика «Конференции» в тотальном гуманизме и попытке даже игру превратить в акт общественной сублимации. Возможно, поэтому один из самых проникновенных монологов достался Филиппу Авдееву — артисту, который во время теракта находился в гримёрке и который в коротких репликах пытается сформулировать своё настоящее отношение и во многом абстрактное отношение к травме.
При этом главная интрига — то, ради чего Наталья по-настоящему собирает всех выживших, — в финале сдвигает «Конференцию» от чёткого политического высказывания в сферу настоящего неангажированного кино, обременённого только собственной полифонией, многоголосием, а значит, и обилием точек зрения на проблему. Диалог — то, чего так не хватает российскому обществу, и именно это пытается выстроить Иван И. Твердовский. Театрально ли, слишком ли сложно или, чего хуже, не слишком ли абстрактно-обобщённо — другой вопрос. Рассуждать о кино с практической точки зрения довольно спорно, но «Конференция» таким подходом к проблеме саму себя встраивает в контекст общенационального обсуждения. Того самого, который Цапник и охранник Театрального центра пытаются прервать, оправдывая это затянувшимся хронометражем собрания. Собрание их и правда затянутей некуда, но рефлексия о наболевшем другой не бывает. Если надо, можем повторить.